Волк, почти что волчара. Наш лучший санитар. Часть 1

Владимир Блюмкин с ассистентом вошли в приемное отделение. Владимир Борисович шатался и был непривычно бледен. Персонал настороженно уставился на высоких гостей, хотя, надо признать, Блюмкин был совсем не высок. Наконец, к ним подбежал какой-то мужчина, заговорил радостно и приветливо: «Рады приветствовать высоких... «Однако главный и совсем, как мы, к сожалению, выяснили, невысокий гость (к тому же, всего лишь главный начальник довольно захолустного и на отшибе города, — внесем сюда ясность с самого начала, как бы потом не забыть) вдруг пошатнулся, ухватил гостеприимного медика за рукав, и выпрямляясь, посмотрел, наконец, на стену, что была от него справа и которую прежде подобострастно заслонял ассистент: на ней размещались портреты лучших работников — бэст имплойиз — а в данном случае, радостно и победно улыбаясь, красовался

ВОЛК! Владимир Борисович испуганно вскрикнул.

(Стоп! Цурюк! Так нельзя. Надо же рассказать предысторию).

Итак, вчера, возвратившись поздно вечером с работы и направляясь в спальню, проходя мимо фехтовального зала...

(Мельком заметим, что самыми большими расходами жены Владимира Борисовича были расходы на фехтование: зал, драпировка-экипировка, и, главное, — выписанный из Парижа учитель фехтования мсье Шико, что, согласитесь, в наше время космических кубриковских полетов — сущие пустяки, на которые Владимир Борисович смотрел сквозь свои небольшие мозолистые пальцы. Правда, «французика», который на самом деле был здоровенным детиной Блюмкин слегка недолюбливал, — просто за явную нерусскость этого злостного приживалы, ему даже припоминались слова поэта, по всему видать, Пушкина: «Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы», хотя француз на самом деле язык вовсе и не презирал, а, напротив, усердно изучал под руководством Надежды)

... и, проходя мимо зала, Борисович наткнулся на выбежавшую прямо на него супругу, и уже вовсю наклонился, чтобы поцеловать раскрасневшуюся и очень легко одетую Надежду Борисовну в щечку, как вдруг потерял равновесие и совершенно неописуемо упал. Благополучно отскочившая Борисовна воскликнула с огромным испугом: «Володенька! Что с тобой?!» Лежа на полу, Блюмкин простонал: «Наденька, душа моя, мне стало вдруг плохо... Всегда было хорошо, а тут вот поплохело». — «Ты слишком много работаешь», — возмущенно рассмеялась супруга. «Подожди, — дрыгнул ножкой Владимир Борисович, — Возьми там, в кармане, бумажник. Премию выдали. За ударный труд. Надо выслать немного денег... «— — «Мишеньке! В Майами!» — моментально откликнулась Надежда. Она давно уже не интересовалась, от кого и за какие такие заслуги получена очередная ударная премия, вовсю отдаваясь лишь магии цифр. «Нет, — живо перебил любивший во всем справедливость Володенька. — Ксюшке. Лондон город дорогой, ей нужнее там».

Вытащив с трудом бумажник и осматривая пачку купюр, Надежда процедила: «Что же так мало?» Володенька, даже лежа на животе, самим затылком видел, как она покачала головой и презрительно скривилась. «Это после налогов и пожертвований», — парировал он, в душе осуждая наметившуюся неучтивость и неблагодарность супруги. «Налоги пускай дураки платят. Не нервируй меня!» — зашептала Наденька жарко. «Хорошо. С мнением большинства согласен», — примирительно пробурчал Блюмкин... «Пожертвования!» — переходя к следующему пункту, фыркнула она, и его прошиб холодный пот. «Володя, милый, сколько