Мастурбировать и вспоминать…

руки вжималась в твое тело, в районе между анусом и мошонкой, перекрывая тем самым дорогу, расплавленному как магма, потоку. Затем, выудив изо рта, твою хорошо отполированную и раскрасневшуюся игрушку я убирала и руку. В следующий момент из тебя хлыстала как из прорванного крана, (раз струйка, два струйка, три струйка) и казалось, этому сперма-помешательству не будит конца. Густое и липкое семя покрывала мое лицо, застывала на губах, свисала с подбородка, медленно капала на коленки, но уносилось вскоре вниз подхваченное потоком горячей, душевой воды.

Я бросил взгляд на мужчину в панаме. Панама к этому моменту уже лежала на столе, а он сам, откинувшись на спинку пластикового кресла, носовым платком усердно, обтирал взмокший от пота лоб. — Зной жаркого дня, или он все же, слышал, — промелькнуло в моей голове. Настя же безразличная к моему смущению, продолжала:

Я не давала тебе долгой передышки, — твое блаженство длились только секунды, затем жестко взяв тебя за волосы, я заставляла тебя склониться передо мной на коленях. Ты был так беззащитно, наивно, послушен. Ты вел себя как податливая шлюшка. Ты был готов на все. За время нашего проживания вместе, я видела тебя в разных ролях: монаха доминиканца, Робин Гуда и прочие, что ждать еще, если ты живешь под одной крышей с фетишистом, но роль сладкой, безотказной шлюшки, как ни какая шла к твоему лицу. Ведь тогда ты вовсе не играл, ты жил этим, ты был тем, кто ты есть на самом деле, а именно подлизой. Как же ты забавно и смачно чмокал, от нахлынувшего удовольствия, тогда, когда всасывался мне между ног.

— Ну, знаешь...

— А наши ночи, наши игры, наши прятки под одеялом, все эти кошки мышки, разве тебе ни будет, не хватать твоей ласковой и игривой кошечки, когда вечерами ты будишь возвращаться в свою опустевшую квартиру, садиться напротив телевизора, есть Доширак, и смотреть очередную серию какого ни будь нудного сериала. Есть Доширак, смотреть сериалы, мастурбировать и вспоминать!

— Мастурбировать и вспоминать?

— Да, да. А чем же еще тебе останется заниматься, только этим. Знаешь, как в песенке поется, — мистер Дрочь, мистер Дрочь, — и эта беда у нас целую ночь. Звучит жестоко конечно но...

Помнишь, ты купил мне свадебное платье? Ты потратил на него кучу денег, как же оно была красиво. Любая девушка мечтает, когда-нибудь примереть на себе такое платье. Но только не в той роли, в которую ты меня заставил в нем играть. Любая девушка на моем месте, знай, она, для каких целей оно тебе понадобилось, убила бы тебя, тот час сковородкой. Но я одело его для тебя, скрепя сердцем, но все же одела, а ты взял в руки вазелин, и мы делали это жестко, грубо перед нашим большим зеркалом. Смотря в него, видя наши отражения, — чувствуя друг друга, так близко, как собственно некогда.

— О, Настенька, ты права, я сущий мерзавец!

Трусики на щиколотках, кружевной подол