Мастурбировать и вспоминать…

оргию с элементами фарса, заставив меня послушно исполнять роль зрителя, а девушек роль твоих жертв.

— Это было всего на всего забавной игрой.

— Ну, поначалу девушки об этом не знали.

Ты думаешь приятно всю ночь напролет наблюдать, за тем как твой собственный парень одну за другой обхаживает трех красоток да еще в таких как назло красивых костюмах.

— Не вредничай, и не строй из себя недотрогу ты ведь присоединялась к нашей милой игре.

— А что мне оставалась делать, мастурбировать, пить шампанское и смотреть в три часа ночи фильмы Заумана Кинга по НТВ?

— Послушай Настенька, я мерзавец, я грешник, ты права, я знаю это и сам. Но ведь у меня помимо недостатков были еще и достоинства...

— Да были и есть, — одно, между ног, но, между прочим, оно не настолько огромно, как ты сам,... наверное, о нем думаешь.

— А, ты жестока!

— Это я жестока. А ты не был жесток, когда однажды приперся домой, с этой, как ее звали... Машей, — девушкой с пирсингом в ноздре и с глазалином в кармане. Ее вид так и говорил мне: хиппи живы, хиппи есть, хиппи будут жить! Вы сидели на кухни как два обкуренных поросенка и наперебой рассказывали мне, а достоинствах свободной любви.

— Но это ведь была так давно, не знаю, зачем ты вообще вспомнила об этой истории.

— Как же я могу забыть тот день, когда я впервые увидела твое истинное лицо.

— Но в итоги тебе ведь понравилась, — усмехнулся я, — по крайней мере свой оргазм ты получила.

В этом смысле да, — и она, и ты оказались отличными подлизами, не которые люди вытворяют по обкурке такое.

— Ну, знаешь...

— Помнишь, — видимо окончательно поймав кураж, продолжала Настенька, — как я заходила в уборную, специально оставляя для тебя дверь чуть приоткрытой. В то время как я стягивала с себя трусики, — свои розовые, полупрозрачные трусики, так к месту расшитые клубничкой, твоя тихая тень подползала к двери. Широко раздвинув ножки, я садилась на унитаз, а в это время твой зеленый глаз заглядывал в узкий проем. Ты там сидел как партизан в засаде. Я стягивала бретельки шелкового пеньюара, обнажала свою не большую, но хорошо очерченную грудь, смотрящую к верху, не большими, коричневыми сосками.

Стояла тишина, и лишь твое горячее и прерывистое дыхание изредка прерывала ее.

Я обсасывала пальчики левой, и правой кисти, а увлажнив их, трогала свою грудь. Нежные соски моментально твердели от прильнувшей к ним крови и возбуждения, когда я своими пальчиками пощипывала и оттягивала их. Одна рука игралась с грудью, другая опускалась в мрачный лес, разросшийся и густой, — в лес в котором твой любопытный нос всегда считал, за счастье ненароком заблудится. Розовые ноготки терялись в тонких, черных, волнистых волосках геометрически правильного треугольника. Я задирала одну ногу, ставила ступню на обод унитаза с тем расчетом, чтобы ты мог разглядеть все мое, самое сокровенное. Всю непритязательность моей кошечки, вялость половый губ,