но голосом и телом крепок, как отец. И рос так быстро, что мать только и успевала одежки перешивать.
• • •
Когда жизнь счастливая, время незаметно летит. Минуло шесть лет. Иш уже так ростом вымахал, что на отцовском коне по деревне разъезжал. Да и деревней Челубековку уж сложно было величать. Разрослось селение и окрепло. Всюду теперь высились терема с резными оконцами. На главной улочке отстроили две корчмы и целый ряд лавчонок и торговых навесов. У реки, где прежде коптила небо одна худая кузница, теперь раскинулась слободка мастеров. Перестук молотов слышался на другом берегу. Жадно мастерские ели дрова, а потому лесок у воды повырубили. Оставили только заповедную рощицу, где когда-то первые пары женились. Там и нынче влюбленные обеты давали. Переменились места — не узнать.
Раз под вечер сидела Умана у окна и качала в люльке младшего, ждала мужа с ярмарки. Иш что-то мастерил на крыльце.
Вдруг слышит Умана голос чужой со двора. Чужой-то чужой, а только ведь слышала она его прежде. Давно это было, но память разве сотрешь, даже самую постылую?
— Малец, хоть ты мне ответь, где деревня Кряжевка? — С досадой вопрошал прохожий. — Голову на отсечение даю, тут прежде была! А куда подевалась? Рощица та же, река та же, а деревня другая! И никто мне правды сказать не хочет!
— Мать, тут человек Кряжевку ищет! — кричит Иш.
А Уманка сквозь шторку глянула на того человека и отвечает: