одним хозяйством жил. А только где теперь те девицы, под кем стонут?
Одно Игн знал: Юлалы среди них не было. Ручищей челубек ее зад оглаживает, на берег несет. Уложил великан Юлалу в траву и в грудки ее ртом впился. Уразумил воевода своих братьев: нельзя девок еть с размаху да на сухую, надо сначала ублажить, а там они и сами ножки раскроют. Атман хоть и опытный воин, а о такой простой военной хитрости раньше не знал.
Игн на них глядит, а у самого елдак штаны распирает, того и гляди лопнут по шву. Знает он, что плесы закончатся новыми детьми и новыми свадьбами, он приказ своим ребятам дал недвусмысленный. Извергнутся они в щели своим девкам, и будущей весной народятся в деревне новые челубята.
У великанов, чтобы новую жизнь посеять, ритуал особый был. Мало было просто внутрь самочке спустить, надо было богов плодородия призвать в помощники. Оно и хорошо: ненароком пузо не надуть, хоть девице все нутро семенем залей. А все же и плохо, ибо на природу не положиться, и решение надо самому принимать. Сам Игн Уманке заделать детеныша не спешил, ждал, что она о том заговорит. А спросить, хочет ли, не решался. Ей-богу робел воевода грозный перед девчонкой, что самому смешно делалось. И, как водится, властно с ней обращался, дабы робости не показать.
А Уманка между тем задком о его пах трется, просит. Глядит она, как пары соединяются, и такой у нее жар в животе разгорается! Мед хмельной к нёбу пристал, свежий запах летней реки волнует. Поглядывают на молодых и другие челубеки, но не шибко назойливо, у самих дел полно, вон сколько самочек плещется! А все же ловит Умана великанские взгляды на ее чреслах, обжигают ее взоры жаждущие.
Стонет она и в руках Игна, мается:
— Мммм! Мммм-ааахх! Может вон в тех кустах спрячемся?
Только Игн уже терпеть не может, конец из штанов достал, жинку свою ярить хочет.
— Пускай смотрят, — рычит он ей на ухо, — пусть знают, что моя!