Лёгкие деньги. Часть вторая из двух

нарушило конское ржание. Оно пронеслось над лугами, двоилось эхом. Затихло.

Вслед за одним конём заржал другой. Послышалась дробь копыт, идущих рысью. Шелест ковыля.

Волхв поспешно натянул сапоги. Пристроил к поясу длинный нож. Сорванный со стены плащ был тщательно скомкан и брошен в угол. Отороченная соболем шапка легла на волосы — Искор решительным направился к двери.

Осознание правоты сжимало сердце. И, вместе с тем, заставляло пустой желудок опасно волноваться.

Из тумана, со стороны берега вынырнули всадники. Четверо, размахивая плётками, ворвались во двор. Копыта топтали землю, переворачивали кадки, вёдра, с треском разломали недостроенный плетень.

Конники закружили. Один лихим ударом сбил с головы Искора шапку. Надеясь, видно, что тот наклонится. Но волхв стоял, сложив руки на груди, и напряженно всматривался в молочную белизну тумана, стараясь избежать прямых взглядов.

Количество всадников, меж тем, росло. Въехали две тройки — их замкнули четверо.

«Итого четырнадцать. Попал как кур в ощип. Ну что ж теперь поделать».

Некоторые из них спешились. Не говоря ни слова, они пинками открывали двери хозяйственных построек. Выбрасывали на улицу скопившийся за полтора года хлам: корзины, какую-то ветошь. По двору, меж лошадиных копыт испуганно метались куры.

Искор бегло рассмотрел гостей. Без щитов и брони, даже шлемы не надели. Только дорогие на вид кафтаны, широкие южные штаны, да верховые сапоги. Зато оружия на каждом — хватило бы на троих. Топоры, обёрнутые на манер поясов кистени, ножи, сабли. И разъединственный меч.

Тот, что с мечом, нарочито не торопясь слез с коня. Большими пальцами, увенчанными золотыми перстнями, поправил тяжелый наборный пояс. Сложенным кнутом отряхнул несуществующую дорожную пыль с расшитого серебром и отороченного мехом кафтана.

Рукоять кнута поправила съехавшую на глаза шапку с длинным, до середины спины, тумаком. Стальные глаза всадника вцепились в Искора, грозя заглянуть в самую душу. Необыкновенно длинные усы, гладко выбритый подбородок и виски серебрились от росы.

Ростом незнакомец поднимался над волхвом на две головы. Шириной плеч отличался так же вдвое.

Другими словами — выглядел внушительно.

Искору уже доводилось встречать таких лысых усачей. На юге, севере, и даже возле западного моря. Благодаря им пустовали древние тракты. А водные пути люди преодолевали большими, ощеренными сталью компаниями.

Они называли себя вольцами. Города знали их как скотокрадов, убийц и насильников. Потому при первой же оказии украшали реки плавучими виселицами, на которых болтались такие вот развеселые ребята. Смерды предпочитали их не знать вовсе, скрываясь в лесах, едва заслышав конский топот.

Они боялись мавьих копий чуть меньше мечей и сабель свободолюбивых удальцов.

— Ты что ли волхв? — рыкнул, приближаясь, бритый.

Стоявший рядом конник нагнулся из седла, сгрёб пятернёй Искоров кафтан.

— Отвечай, когда белый людь вопросы задает! — проорал он в ухо. — Стегану, сука, плёткой!

Лысый подошел почти вплотную. Навис могучей глыбой. Мочку его левого уха оттягивала массивная, с жемчужиной, серьга.

— Ну и?

— Нет, — ответил Искор, глядя великану в переносицу, — я травник. Не больше.

Всадник тряхнул волхва так, что клацнули зубы.

— А кое-кто гутарит другое, — продолжил великан. — И всякое такое болтают, мол, ты чародействуешь на пустыре,