одной рукой какой-то шипастой трубкой, а клитор, освобожденный от зажима, ласкала хвостиком то ли норки, то ли другого грызуна! Она реально оргазмировала, глядя на мои муки. Шалея от боли, я испытывал ещё больший ужас от того, каким садистским восторгом сияли её глаза, как она буквально питалась моими страданиями, как жадно ловила и смаковала любое болезненное подёргивание моего несчастного тела.
Пока я очумело ловил источники боли по всему телу, Клео незаметно перевязала меня в новый бандаж. Теперь стало гораздо свободнее, но радовался я рано. Свобода моих движений давала возможность моей истязательнице лицезреть мои конвульсии от боли на полном размахе. Она не преминула воспользоваться моим раздутым помпой членом со стонами насадив на него свою вагину. Кто не трахался после помповой накачки, меня не поймёт. Член, не смотря на жуткие размеры, почти полностью лишен чувствительности, а отёк напрочь перекрывал канал внутри. Так же можно было бы трахаться как на колене — объём и чувствительность та же. Но, Клео это не смущало: у неё был здоровенный тупой фаллос — мой член и она забилась на нём, чавкая выделяемой слизью. Наслаждалась она долго и со смаком, останавливаясь, и снова приседая на моём уроде. Я уже только ждал конца, не контролируя её действия. Затем она встала, прилепила мне какие-то насадки со стерженьками на руки, на бедра, на мошонку и освободила мой рот. Я понял, что она задумала, когда стерженьки были соединены с проводками. И началось! Электрические разряды стегали и буравили мои нервные окончания по всему телу, я бился и орал от боли, а Клео жадно впитывала все мои судороги и децибелы крика. Она регулировала электрошок по группам моих органов, по силе ударов, я просто обезумел от боли. И когда казалось что вот-вот рехнусь, Клео вновь оседлала меня ...и, продолжая бить меня разрядами, неистово забилась на моём помпо-члене. То ли стеклянный буж все-таки оставил в канале какую-то микрощель, то ли она ударила током по какой-то особой точке, только я с остервенением кончил, на конец моего члена медленно грибовидно выполз плотный беловатый пузырящийся шматок спермы. Я, закатив глаза, впал в полную прострацию. Когда я очухался, на мне уже не было ни прошивших меня ниток, ни электродов, ни самой Клео.
Небо опустело. Золотой глаз погас.
Она сидела на подушках и покуривала кальян. Кое-как умывшись, я на дрожащих ногах поплёлся к выходу из шатра. Напоследок Клеопатра сказала:
— Понимаю. Сразу в боль влюбиться трудно, даже невозможно. Ты пока не мазохист, но это поправимо. Ты её полюбишь и подобный сеанс, кстати, не очень жесткий, будет давать себе большую радость. Завтра ещё будет очень больно, а послезавтра — уже терпимо и затем пройдет совсем. Я завтра буду мысленно ощущать твою боль и помастубирую под неё ради тебя! Ты ещё придёшь за болью, хотя сейчас тебе хочется бежать отсюда со всех ног! Придёшь и будешь просить... Боль умеет ждать, запомни