Дневник извращенки

какой-то прострации, стояла и смотрела на эти капли, ничего не замечая вокруг, я даже не заметила, как открыла рот в вожделении, машинально облизывая губы, а потом... потом, я присела на корточки в изнеможении, ощущая, как толчками разгоняется жар по моему телу; такое, знакомое чувство, но с годами всё реже меня посещающее.

Той ночью, мне в первый раз приснился сон про НЕГО, будто бы, я танцую под дождем, нагая, зачарованная неведомой музыкой, а капли бьют меня по грудям; тяжелые, крупные капли, покрывая меня чем-то липким и тягучим.

Запись вторая

Сегодня не одела лифчик, даже не знаю почему (последние слова зачёркнуты) знаю, конечно, знаю.
Утром подошла к зеркалу, сняла ночнушку и долго рассматривала себя, поворачиваясь то одним боком то другим, любуясь и критикуя одновременно.
Ну да, сиськи немного отвисли, но мне ведь не двадцать, ну талия почти незаметна, но у меня даже не пятидесятый размер, а попка?
Да я, всю жизнь, на физическом труде, а в молодости — как, в фильме: «спортсменка», «комсомолка» и за что мне всё это, почему я всю жизнь одна.
— А вот вам всем! Нате, выкусите!
Я стояла и грозила кукишем кому-то невидимому в зеркало, сама себя распаляя, а потом сняла с себя трусики, чуть расставляя ноги и разглядывая «её», будто впервые видя.
А ведь в «неё», только двое входили, ну, не считая посторонних предметов, второй, только через пять лет после смерти его отца; надеялась, а он... даже вспоминать не хочется.

Я опять подумала о сыне от третьего лица, я будто сторонюсь его, отстраняясь и приближая его одновременно, словно готовлю его к чему-то.
Нет, нет, о этом даже думать нельзя, меня же бог покарает.

Я так и стояла, расставив ноги и разглядывая свою щелку, чувствуя, как она распаляется под моим взглядом.
А если бы на тебя кто-то другой посмотрел, посторонний, как бы ты себя почувствовала, а?
Я, будто бы, разговаривая со своей щелкой, подначивала её. А ведь и правда, ведь некому показать, не перед кем похвастаться кроме себя.
Вот тогда я и не одела лифчик, но трусики одела, стыдно как-то и боязно. А чтобы отступать было некуда, надела свой самый узкий халатик, он мне ещё лет пять назад был мал, вот и пригодился. Халат натянулся в местах пуговиц, особенно на груди, того и гляди разойдётся по швам. У меня сердце заколотилось бешено и в щелке что-то защекотало, только представив, как пуговица выскочит из петли и мои «дыньки» вывалятся наружу на его обозрение.

Всё утро я щеголяла перед ним, привыкая сама и привлекая его внимание. Я уж и забыла какой он короткий, халат-то, почти на две ладони выше коленей, а если я очень, очень низко нагнусь, то что тогда?
Нет, лучше не искушать судьбу.
Он конечно заметил, но виду не подал, наоборот, старательно отворачивался делая вид, что не замечает мои голые ляжки, а когда я наклонялась вперёд, грудь так давила на халат, что того и гляди раздастся