Мамина дочка

скулить, словно маленькая глупенькая собачка.

Эта идея потрясла меня до глубины души, а мама даже слова не сказала в мою защиту. Когда Керри достала ее этими шутками, мать сказала, что, коли, я ни на что больше не гожусь, то, пожалуйста, пусть делают со мной все, что угодно. Меня это очень сильно задело. А Тина, прикалываясь, говорила, что сама отведет меня к хирургу.

Надеюсь, что она только шутит.

Доктора ведь этого не делают, наверное?

Помню, когда была ребенком, то каталась на маминой спине, воображая, что она моя «собачка». Странно. Теперь же, она меня не считает своей дочерью, увидев, как я вытираю попу о траву, после того, как покакаю, и после того, как я позволила Тине потратить деньги собранные мне на колледж.

Знаешь, мамочка, ты сама не научила защищаться, не так ли? Так что же ты хочешь... яблоко от яблони?

От того, как мать относится ко мне, иногда хочется расплакаться, хотя чаще я слишком тупа, чтобы расстраиваться. Или так это выглядит, когда я кончаю потому, что со мной обращаются как с собакой. Вчера я получила новый ошейник, и была так довольна, что больше ни о чем и думать не могла.

Когда наступает ночь, то сразу становится ясно, как все изменилось в нашей семье. Тина спит в маминой постели, а мама — на куче грязных тряпок. Керри проводит ночи в моей комнате, наверное, ее родителям фиолетово, где гуляет их дочь, потому, что они ни разу не побеспокоились. Улегшись в постель, шлепает по бедру и зовет меня...

— Эми, иди сюда.

И хотя я отчасти все еще ненавижу ее, мать, Тину и ее парня, и весь этот кошмар, в который я попала, но все же ползу к ней, виляя попой, словно полная идиотка!

— Будь хорошей собачкой, свернись клубочком, — ухмыляется она.

И я это делаю.