Раб

не признавая очевидного. Хозяин во всем разобрался раньше меня.

Я понимал, что это грех. Никогда не был особо религиозен, как и вся наша семья. Но добровольно отдаваться мужчине, принимать его ласки и... желать их? Такого Бог не простит. Я не видел никакого выхода.

Теперь я ждал ночи. Отвечал на поцелуи, ласкал сам. Хозяину нравилось. Он ложился на постель на спину, позволяя мне делать то, что хотелось. У него тоже нашлись чувствительные местечки — кожа на горле, соски и внутренняя поверхность бедер. Он раздвигал ноги, сгибая в коленях и позволяя мне пройти языком по напряженному члену, мошонке, бедрам. Я понял, что ...ему нравилось, когда я ласкал языком его анус, тогда мошонка подбиралась и член напрягался, становясь багровым. Такие действия заканчивались одинаково — он подтягивал меня на себя, насаживая на стоящий член, и начинал двигать, придерживая за бедра. При этом он не отрываясь смотрел на меня, не знаю, что хотел увидеть.

В доме готовили большой пир — у хозяина гостили все ближайшие соседи, человек тридцать. Приготовления на кухне начались за два дня до него, работы было много, мы все просто сбивались с ног. Ночью я засыпал, едва мне позволяли коснуться головой подушки.

В день праздника для помощи на кухню отправили всех рабов-мужчин. Управляющий следил за всем сам. Когда веселье началось, и служанки понесли первые блюда на стол, мне управляющий велел идти за ним:

— Будешь прислуживать за столом, хозяин велел. Переодевайся.

Передо мной лежала чистая одежда — верхняя и нижняя рубахи. Женские.

— Чего ждешь? Поторапливайся, работы много.

Я переоделся, оставив свою одежду на скамье у выхода с кухни. Нижняя рубаха оказалась закрытой, так что отсутствие груди у «служанки» не должно было быть очевидным. На голову повязал платок, скрывший мои короткие волосы, но не шрам на лице.

— Будешь разливать вино.

Я знал, что это самая трудная работа — кувшины были тяжелыми, гости трезвее не становились, и нужна была немалая ловкость, чтобы никого не облить, попасть в кубок, а не на стол.

Я вышел в пиршественный зал. Мне ни разу не доводилось бывать там, я вообще не был нигде в доме, кроме кухни, кабинета и спальни хозяина. Помещение было большим, посередине стоял длинный стол, в дальнем конце к нему был приставлен стол поменьше, за которым сидел хозяин с самыми почетными гостями. Столы были хорошо освещены, гости ярко одеты и громко переговаривались. Я принялся обходить столы, доливая вино в опустевшие кубки — на длинном столе они были из серебра и бронзы, а у хозяина — из драгоценного цветного стекла, окованного золотом. У нас дома были такие, и я знал, как они ценны.

Со стороны входа на кухню зал почти не освещался, здесь были глубокие тени, стоял стол с кувшинами вина, а рядом — с закусками для музыкантов, которые сейчас тихо играли, сидя у противоположной стены, за спинами гостей.

Сначала все было вполне пристойно — гости ели, пили, обсуждали свои дела, шутили и смеялись. Затем настало