Двенадцать мгновений жизни Леры К.

Только под душем Лера поняла, в чем дело: впервые та глянула на нее дружелюбно. Обычно они смотрели друг на друга со скрытой ненавистью, как опостылевшие сожительницы.

Озадаченная Лера изогнулась, свесив груди, и глянула в зеркальце над мойкой.

На нее смотрело лицо, знакомое до последней пóры на кончике носа. — Привет! — сказала Лера лицу, и оно в такт ей шевельнуло губами. — Не перебивай старших! — и лицо обдало Леру потоком смешинок.

Скорчив новую рожу, Лера обтерла ступни, раскрыла дверь, чтобы выбежать к большому зеркалу и разобраться наконец, в чем дело...

— Ой! — В коридоре стоял папа.

Голая Лера застыла, сверкая мокрыми сосками, затем опомнилась — и молнией юркнула за дверь. Оттуда донесся пристыженный смех.

— Какая все-таки ты у меня красивая, — сказал ей папа, когда Лера вышла из ванной, запаковавшись в халат. — Совсем как мама, и еще лучше.

Он никогда ей такого не говорил. Ей вообще никогда никто такого не говорил, и Лера замерла на полушаге.

— Ну не надо, не надо стесняться. Ведь когда-то я... были ведь и пеленки, и все было. И не так уж давно. Всего каких-нибудь... Считай, вчера!

Он рассмеялся, и Лера неуверенно хихикнула вместе с ним.

— А знаешь, что, доча... А покажись-ка ты мне. Раз уж засветилась. Ну! Мне, как автору, любопытно, как выглядит мое творение... Сними халат, Лер! Ничего страшного: постесняешься немного...

Он подошел к обалдевшей Лере, потянул шнурок халата — и тот распахнулся, раскрыв розовые остроносые груди и срамоту.

— Скинь его! Вот тааак... А красная какая! Ну меня-то чего стесняться?

Лера плавилась не только оттого, что была голой, но и от восхищения, горевшего в папиных глазах. У нее были 90—60—90, тютелька в тютельку — как нарочно, как в насмешку. Это был горький довесок к ее мучениям: она понимала, что с ее рожей никто и никогда не заинтересуется ее телом. С детства ее дразнили за высокий рост, и Лера сама себе казалась Дылдой — существом, которое кто-то злой вытянул вверх, как картинку в фотошопе. Она-то пошла в школу в восемь лет и была старше всех своих: уже два месяца, как ей было восемнадцать. Иногда она чувствовала себя старой теткой, заточенной в детский сад.

Но сегодня она трепетала от странной легкости, вскипавшей под отцовским взглядом. Голое тело горело и пружинило: хотелось выгибаться, вытягиваться и ходить зверем.

— А ну пройдись, — попросил папа, будто угадав. Лера снова хихикнула — и прошлась по кухне на вытянутых носочках. Ее тело вдруг стало гибким, как пластилин, а руки-ноги двигались сами, будто кто-то управлял ими.

— Ну и ну. Лерка!... Иди сюда, — папа сел на табуретку, обхватил Леру за голые бедра и прижался щекой к ее животу. Щека была колючей. Лера улыбалась, не зная, что говорить и делать, а папа раскачивался вместе с ней, поглаживая ее по спине.

— Да ты знаешь, что у тебя практически идеальная грудь? Ты, чувырла!... — он вдруг отпихнул ее. — Все, одевайся. А то я за себя не отвечаю!

Он