Когда приходят великаны

богатырским. Налег он на тельце под собой, но спохватился вовремя, что задавит. Вытащил он из девахи дубину, и полилось из створок раскрытых семя. Отдыхает великан, на самку любуется. Загляденье девчушка! Ресницы длиннющие, улыбка сахарная, смех заливистый. Лежат и смеются — это же надо! Так любиться, что кровать развалить!

Только вдруг от обилия чувств смех девичий всхлипами и слезами обернулся. Плачет Уманка, заикается и льнет к великану, уже не отталкивает. И не оттого ревет, что зачать от челубека боится. А оттого что открылось ей: на мужском уду не только больно бывает.

— Я ведь раньше н-никогда-ааа! Такого чу-ууда и не знала! К-как же это..?

— Ты чего же, целенькой была? — охает от запоздалого раскаяния Игн. По встрепанной головке ее гладит, большими руками обнимает, как нежную зверушку.

— Да нет же, замужем я, муж у меня есть, — плачет Умана, заливается пуще прежнего. Голову на широкую грудь челубека положила, ногами всего обвила, не боится уже. Чего бояться, когда отпаял и обесчестил.

Тут от Игнова злого удивления изба задрожала:

— Что ж это за муж такую сочную девку не берет?!

И рассказала Умана ему про Атава и про то, какой мукой были три года жизни со страдотерпцем. Игн слушал, не перебивал, только иной раз как стукнет с досадой по стене — домишко зашатается. Не мог он Атава понять. Умана ему с первой минуты приглянулась. Стройная, глазищи сверкают, голос певучий, нежный, а уж между ног — что спелая слива, мягкая и вкусная.

Так он ей и сказал. Умана таких слов о себе и не слышала прежде. Зарделась, глаза спрятала. Знала, что вроде недурна собой, но чтобы мужчина так расхваливал? Да не просто мужчина, а целый великан! Удивительное дело.

— Так, — строго сказал Игн, — теперь по-другому будет. Ты про этого Атава забудь, ясно тебе? Ежели он в том отряде был, что на нашу станицу пришел, так его и в живых уже нет. А у челубеков так заведено: что приятно — то и правильно. Жизнь дана для радости. Чем больше радостей проживешь, тем выше после смерти по небесному древу заберешься.

— Скажи, все челубеки такие добрые, как ты? Не обидят они наших девок? — тихонько спросила Умана. Грелась она в объятиях врага и захватчика ее деревни, ведь никто ее раньше в своих руках не грел.

Игн ухмыльнулся ее наивности:

— Всякие есть — и добрые, и не слишком. Как и среди людей. Да только ты про других не думай. Ты мне лучше скажи, где топор взять и молот с гвоздями? Кровать новую справить надобно, да побольше, чтобы мне по росту была! А пока я буду мастерить, беги на кухню, я голодным быть не люблю!

Работал Игн за пятерых, а ел за семерых. К ночи новая кровать с половину избы была готова, а три кастрюли жирной похлёбки с требухой — съедены. За столом и познакомились. Забавы — забавами, а из одного котелка хлебать разве можно, не зная, об чью