Три карты (фантасмагория)

зато согреемся!»

Как-то незаметно из тьмы соткалось апельсиновое пятно фонаря, и под ним — домик.

— Вот! Это... мой укромный уголок... — задыхаясь, говорил Он, открывая перед ней дверь. — Входи... Добро пожаловать. Сейчас ты обсохнешь у камина, выпьешь горячего грога, и все-все будет хорошо...

Все было не просто хорошо, а удивительно, неописуемо, как в сказке. Грог разливался по жилам вместе с теплом камина, и Лизино тело обмякало, таяло, расточалось в блаженной слабости... Он сидел рядом, близко-близко, играл ее волосами, которые дождь завил в мелкие спиральки, как у пуделя, и говорил ей:

— Твоя красота лучиста и в печали, и в радости. Когда я встретил тебя, она звучала нежно, как далекий напев, а сейчас сияет так ярко, что я могу ослепнуть.

Он говорил ей, говорил, говорил так, как никто никогда с ней не говорил, и каждое слово откладывалось в Лизе сладкой капелькой, холодящей сердце, и таких капелек становилось все больше, они стекались там, внутри в пряные лужицы, ручейки, озера...

Вдруг она осознала, что Он целует ее.

Влажные губы шептали ей — «нежная, прекрасная, удивительная... «— щекотали мочку уха, чувствительную, как обнаженное сердце, и Лиза таяла, превращаясь в пар.

— Я схожу с ума от твоей кожи, — бормотали губы, спускаясь с шеи на ключицу, добытую из-под расстегнутой блузки. — Она пахнет слаще прекраснейших цветов в моем саду...

Лиза застонала: губы обволокли ей сосок, и влажное жало ужалило прямо в сердце, вогнав туда иглу сладкого яда. Истома захлестнула Лизу, и она обвила руками голову, прильнувшую к ее груди.

В какой-то момент она вдруг оказалась у Него на руках. Затем в — постели, мягкой, как облако. Бедра снова холодил знакомый озноб наготы.

Ей казалось, что она откуда-то помнит эти руки, эти прикосновения, окутавшие ее коконом скользящих ласк... «Боже, какое блаженство», думала она, впуская в себя член. Он входил в нее, как в растопленное масло — все глубже, глубже, и ей хотелось, чтобы он вошел в нее до самых глубоких глубин, где щекоталась лужица ее истомы. Лизе было невозможно, неописуемо хорошо, и она кричала от удовольствия, выгибая спину, и превратилась вся в одно большое влагалище, в котором скользил самый сладкий, самый ласковый и влажный член в мире. Еще, и еще, и еще немножко...

— Ааа! Ааа! Аааа... — заголосил вдруг ее любовник. — Ааа... Уффф! — сдулся он, обмякнув на ней, как надувной мяч.

Лиза извивалась под ним, недоумевая — «как, уже все?»

— О... о... благодарю тебя! — прохрипел Он, когда отдышался. — Благодарю за невиданное, несказанное... О небо! Нет! Нет! Нет!..

Скрипнула дверь. В глаза ударил резкий, как крик, свет фонаря.

— Ваше Высочество! Что это значит?

— О нет, нет, нет, нет!... — причитал Он, съехав на край кровати.

Лизе даже не было чем прикрыться, и она вжалась в постель. Фонарь безжалостно освещал ее до последнего волоска на лобке.

— Вы снова поддались чарам какой-то потаскухи? Как вам не совестно, принц Герман! Взять ее! — чьи-то грубые руки вдруг схватили Лизу и стащили с кровати.