Тридцать три. Части 27—28

не ограничиваться игрой рук, но она медлила. Член набирал силу. Я оторвался от Зины. Взяв Свету за руку усадил её на пол между ног матери, так чтобы она могла опереться спиной о диван. Теперь член торчал перед её лицом и никаких сомнений о моих намерениях у неё не должно было остаться, но и сейчас он медлила.

— Что ты на него смотришь, возьми в рот, пососи! Не тормози! — выдала Зина, приподнявшись на локтях.

— А как же Петя?

— Вот будет тебя так же трахать, сделаешь минет и ему. Давай не стесняйся.

Руки легли на член, пригнули его к губам, сдвинули плоть, оголяя лоснящуюся головку, и медленно, не уверенно, сунули её в рот.

— Ах! Хорошо. — Подбодрил я Свету и снова окунулся в пышную вульву Зины. Был у меня перед ней должок, и я довёл женщину до кульминации, получив в награду удар ляжками по ушам.

— Ложись рядом, я тебя поцелую. — предложил я Свете, и та быстренько забралась на постель и раскинула ляжки.

Её вагина пахла по-другому, не было в этом запахе терпких ноток похоти. Эта женщина вела размеренную половую жизнь потакая желаниям мужа и не имея своих. Да простят меня женщины, но у всех вагины пахнут морепродуктами. Одни пахнут свежими креветками, другие им в противоположность, обветренной треской, третьи издают аромат от которого течёт слюна, как при виде жирной свежей селёдки пряного посола. Света почти ничем не пахла, всё стерильно. Тем лучше.

Гребешки свернулись и торчали из щели бутоном нежного цветка. Лепестки плавно переходили в капюшон из-под которого торчал хищный клювик возбуждённого клитора. Картина достойная пера или фотографа. Я жарко задышал на этот бутон, и он начал раскрываться, лепестки набухали, распрямлялись раздвигались, открывая ворота во влагалище. Капюшон приподнялся и от этого движения, как будто монах поднял руки в балахоне, разверзлась вся вульва, заблестела мокрыми стенками. Поэтично. Чем не раскрытие настоящего цветка? И я вобрал этот раскрывшийся цветок в рот, слизывая нектар и перебирая губами плотные от возбуждения лепестки, играя языком с открытой головкой клитора. Я не знаю, целовал Свету кто-нибудь так как это делал я, но ощущение, что это у неё впервые, не покидало меня, и когда она залила мне рот и забилась в судорожном оргазме, я утвердился в этом.

— Ой! Мамочка! Что же это такое? А! А! — заливала она мне лицо. — Возьми меня! Скорей!

Зачем меня просить о том, что я и сам собирался сделать. Я вошёл в её сжатое лоно со скрипом, как скрепит под пальцем чистая тарелка, туго, с трудом преодолевая спазматические сдавливания. Она опять была на грани обморока, и чтобы хоть на миг вернуть её к реальности я попросил её вытереть мне лицо.

Она вернулась, рассеяно проводя простынёй по лицу. Я проник в неё почти на всю свою длину и упёрся в твёрдый бугорок шейки матки.

— Ещё. Ещё так. — попросила она, вращая тазом в поисках желанной