Пахомовка. Часть 2: Плёнки и плётки

в моём горле, тугую струю спермы, бьющую в нёбо. Низ живота сладко сжимается.

— А вот звукоизоляция хорошая, — добавляю я. Не то, чтобы я собиралась это проверять на практике, не так это делается. Я знаю, что, предложи я ему трахнуть меня, он долго думать не станет. Только выглядеть это будет пошло, будто плата за компромат. Кстати.

— Так что с плёнками?

— Какая ты меркантильная, Май. Сказал же, отдам. Ты же знаешь, слово я всегда держу.

Слово он действительно держит. Только вот как... Скажем так: будь Гус джинном, а я Аладдином, и попроси я у него член до пола, он бы исполнил желание, просто отрубив мне ноги.

— Плёнки ей. Два месяца друга не видела, но сразу о делах, — ворчит Ужратый, открывая сейф, стыдливо замаскированный под бар.

Или бар, замаскированный под сейф? Внутри — неплохая коллекция спиртного, цветовая гамма бутылок напоминает осенний лес: все оттенки золота и багрянца, с вкраплениями небесной прозрачности водки. Прелестный гербарий. Я подхожу ближе, разглядывая этот букет. Взгляд цепляется за...

Плётку?

Я её помню. Увесистая, не особо длинная плеть, которая так удобно лежит в руке приятной, какой-то тёплой даже, тяжестью. Это я тоже вспоминаю телом — дымная комната, крюк в потолке, растянутое между полом и потолком женское тело, красные следы на белой коже, испуг и боль, смешанные с похотью, в красивых серых глазах — Василиса. И я, стоящая напротив, с этой самой плетью в руках — какая же она послушная, эта плеть...

— Вспомнила, да? — Гус каким-то образом оказался у меня за спиной, и сейчас дышит мне в ухо, а ладонь по-хозяйски лежит на моём бедре. Как он пахнет... Мне до чёртиков хочется сейчас податься назад, прижаться ягодицами к его паху, проверить, возбуждён ли он так же, как я.

Люблю свой китель — под ним не видно, как напряглись мои соски.

Аккуратно, двумя пальцами, как гусеницу, взяв манжет пиджака Ужратого, я снимаю его руку с моего бедра.

— Ты мне обещал плёнку или плётку?

— Зану-уда ты, Май, — обещанная запись ложится в мою подставленную ладонь. Действительно плёнка, не диск, миниатюрная кассета. Надо ж, какой раритет.

— Фото я уже стёр, так что можешь расслабиться.

— И что, всё? Вот просто так? — я всё ещё не верю.

— Ты думала, я зачем в Сочи катался? Ладно, Май, меньше знаешь, крепче спишь.

А и в самом деле.

Коньяк из Коктебеля прекрасно сочетается с абхазскими мандаринами. Однако мне понадобилось аж три порции, чтобы наконец набраться смелости и спросить:

— Так зачем тебе в кабинете плеть? Карать нерадивых? Так повесил бы над столом. Или секретутку пугать?

— Угадала, — улыбочка Гуса всё чешире и чешире. Он поднимается из кресла, идёт к бару, возвращается с новой бутылкой, хотя мы и половины не выпили. Но, видимо, коньяк — всего лишь повод. Плеть во второй руке — вот причина. Он стоит рядом со мной, моё плечо — как раз на уровне застёжки его брюк, всё так чертовски недвусмысленно. Я, кажется, знаю, зачем