Пахомовка. Часть 2: Плёнки и плётки

в этом кабинете такие глубокие кресла — когда подчинённый приходит на ковёр и садится в одно из них, маячащий у самого лица пах господина помощника министра однозначно даёт понять, кто тут главный.

— Или можем на тебе опробовать, — голос Гуса скатывается куда-то в низкие мурлычущие частоты, от которых по спине мурашки, а в трусиках становится так горячо и влажно, что приходится поёрзать, сесть на самый краешек кресла, чтоб на юбке пятна не осталось. Рукоять касается шеи, медленно ползёт вниз, отодвигая ворот кителя...

— Ты края-то видь, — мой голос можно колоть и добавлять в коньяк вместо льда. — Я тебе не секретутка.

— А кстати! — плётка убирается из-за пазухи, и я с облегчением перевожу дыхание. Гус подходит к двери, и я слышу, как он что-то негромко говорит секретарше. Видимо, селектором обзавестись не успел, приходится ножками. Когда он возвращается, на лице сияет довольная улыбка. Он падает в кресло, вытягивает длинные ноги, поддёрнув на коленях брюки с отутюженными до бритвенной остроты стрелками, и, когда секретарша входит в кабинет, плотно прикрыв дверь, произносит:

— Раздевайся, Алиса.

Не знаю, кто больше опешил, девчонка или я. Наверное, всё-таки я, потому что, когда я оборачиваюсь к ней, она расстёгивает жакет — довольно нерешительно, но без возражений. У меня чешется язык спросить, не сошёл ли Гус с ума, но я вдруг ловлю себя на мысли, что мне и самой интересно, как далеко они оба зайдут. Поэтому я молчу. Если это какой-то розыгрыш, я собираюсь изображать полную невозмутимость. Я откидываюсь на спинку кресла, закинув ногу за ногу — и ради красивого жеста, и потому, что возбуждение моё никуда не делось, и мне приятно сейчас незаметно напрягать мышцы бёдер, раззадоривая себя ещё сильнее.

— Смелее, Алиса, — произношу я самым спокойным тоном. Мне б сейчас ещё сигару в руку, чтоб почувствовать себя мексиканским рабовладельцем. И сомбреро.

Жакет сползает с плеч девушки, и она остаётся в блузке с коротким рукавом, белой, чуть прозрачной, под тоненькой тканью просвечивает кружево лифчика и отчётливо проступают напряжённые соски. Девушка бросает жакет на спинку стула, а потом её наманикюренные пальчики принимаются за пуговки блузы, которая отправляется следом за жакетом. Какая белая кожа... Алиса явно не любит солнце.

Кажется, они серьёзно. Я понимаю это, когда секретарша стаскивает юбку и остаётся только в белом белье и колготках — цвета мокко, как мимолётом отмечает моё сознание. Ещё оно говорит, что тут бы лучше смотрелись чулки. Красивее, во всяком случае. А вот колготки смотрятся странным образом развратнее. Дают понять, что передо мной не моделька с обложки журнала для мужчин, а практически раздетая и готовая к употреблению живая женщина.

— А она останется?

«Она» — это, видимо, я. Машинально киваю, заворожённая происходящим, и только потом соображаю бросить вопросительный взгляд на Гуса. Я хочу остаться!

— Я тебе больше скажу, она поучаствует, — заверяет он девушку не допускающим возражений тоном. Сейчас, когда он возбуждён, сытый кабинетный котик исчезает, и я вижу