он касается пальцем виска, — В голове. Скорее, от факта, что позволяют делать с собой нечто такое... этакое. А Алиса течёт от боли как таковой. Если уметь, её можно довести до оргазма одной только поркой, представляешь? Но там тоже уметь надо. Как и с членом, одной долбёжкой женщину рыдать от кайфа не заставишь. Успокоилась?
— Да, — я и правда пришла в себя. — Теперь что? Я, наверно, домой поеду.
— Зачем, Май? Всё только начинается. Ты просто учись слушать. Есть стоп-слова. Если скажет «жёлтый» — будь чуть помягче. «Красный» — прекращай, сразу. Она тебе, кстати, «жёлтый» кричала, сучка, — Гус улыбается, и я улыбаюсь в ответ. О как. «Жёлтый», значит. Ох и Алиса.
Объект обсуждения к моменту нашего возвращения успел привести себя в божеский вид: снять разодранные колготки и вытереть со щёк потёки туши. Более того, коньяка в бутылке стало заметно меньше, а щёки секретарши приобрели приятный розовый оттенок.
— Я разрешал? — в голосе Ужратого металл, такой, что даже меня пробирает. Девчонка тушуется, отводит глаза.
— Будешь наказана.
А дальше всё происходит так быстро, что у меня аж дух захватывает. Гус как-то в один момент оказывается рядом с девчонкой, хватает рукой за тонкое запястье, заламывает за спину — я успеваю отметить, как технично отработан приём. Он роняет Алису животом на стол, прижимает своим весом, чтобы не дёргалась — ха, будто она собиралась! Сучка взвизгивает, но в голосе больше восторга, чем страха или протеста. Шлепок ладонью по ягодицам, громкий, сочный. Ну, вряд ли после плётки её это проймёт, и Гус, кажется, это тоже понимает. Взгляд его шарит по столу, ищет что-то, натыкается на органайзер. Из ячейки Гус выуживает пару канцелярских кнопок, и, раньше, чем я успеваю даже придумать им применение, ввинчивает их одну за другой в пурпурные ягодицы своей шлюшки. Та что-то протестующе выкрикивает, но мы все трое понимаем, насколько фальшив этот протест. Шлепок, визг — о да, теперь вполне натуральный.
— Никогда. Без. Моего. Разрешения! — по шлепку на каждое слово. По вскрику на каждый шлепок.
— Простите, масте-ер! — девчонка не то что выкрикивает, скорее, стонет эти слова, и такая похоть в её голосе, что я буквально чувствую её своим собственным телом. Гус, видимо, тоже, потому что слегка отстраняется, и я слышу звук расстёгиваемой ширинки, от которого моя щёлка мокнет так, словно это её сейчас заткнут членом. Как же я завидую Алисе. Сказать бы «всей душой», но душа тут абсолютно ни при чём.
Отодвинув в сторону белые трусики Алисы, он входит в неё жёстко, одним движением, сразу и до конца. И ебёт резкими, мощными движениями, дополняя каждый толчок шлепком, прямо по кнопкам. Стол дёргается, полупустая бутылка падает, расплёскивает по столешнице пахучее содержимое. Гус отпускает руку Алисы, перехватывает её за узел волос на затылке, макает лицом в коньяк.
— Пей. Лакай, сука.
И девчонка слизывает коньяк со стола розовым языком, это выходит у неё так чувственно, что теперь стон издаю уже