утешительной речи был прерван бесчисленными всхлипываниями, но никаких возражений не последовало, после чего я начал нахваливать ее в совершенно неожиданной для нее манере, сказав, что она держалась замечательно, и это было по достоинству оценено всеми джентльменами, озабоченными ее «воспитанием». Потом я приподнял ее и усадил рядом с собой, продолжая все в том же духе и лаская ее груди, сосочки которых еще были твердыми, обнаруживая то удовольствие, в котором она не призналась бы ни за что на свете. Я взвесил в своих ладонях эти небесные плоды и заявил, что чудеснее их я ничего на свете не видел.
— Меня заставили предаться пороку, — воскликнула она, на что я ответил, что ничего подобного, и вскоре она встретит многих других девушек, прошедших подобные испытания, а теперь стремящихся повторить их со всей готовностью.
— Не знаю, — пробормотала она, однако тон ее уже был более умиротворенным. Потом тихо добавила: — Моя попа болит.
На это я заметил, — отбросив иной, потаенный, смысл ее слов, — что впоследствии, если она проявит должное послушание, вовсе не обязательно будет прикладывать к ее попке ремень. Услышав мой резковатый тон, она не нашлась, что ответить, и сказала, что хочет домой.
— Ты хочешь пойти назад много миль и, может быть, стать жертвой бродяг, или я могу взять тебя с собой? — задал я вопрос, который поверг ее в некоторое смятение.
— О, отвезите меня! — воскликнула она, вскочив и полуобернувшись ко мне спиной.
— Тогда тебе нужно попросить так, как приличествует хорошо воспитанной юной леди. Встань лицом ко мне, — приказал я.
Ее следующее движение оказалось таким, как я и ожидал. Повинуясь моим словам и смаргивая слезы из глаз, какие только она могла превознести, она застенчиво сложила руки впереди, прикрыв свой холмик Венеры. Потянувшись вперед, я шлепнул ее по запястьям, вызвав у нее выражение сильного смятения, заставив ее руки опасть по сторонам.
Шерстка на ее любовном холмике оказалась густой для ее возраста и выглядела как аккуратный треугольник, который был сверху настолько очерченным, что если бы она не была так наивна, можно было бы подумать, что его подстригли. Ее груди заметно выдавались вперед, и больше, чем можно было бы заподозрить по тем тесным платьям, которые она носит.
— Так-то лучше, Эми. Теперь ты можешь высказать свою просьбу.
Ее глаза следовали за моими, бегавшими вверх-вниз по ее изумительным формам.
— Пож... Пожалуйста... Вы не от... отвезете меня домой? — спросила она. Я широко расставил колени и притянул ее к себе. Растопырив пальцы, я начал проводить ими по ее любовным завиткам, на что она закусила нижнюю губу и уставилась поверх моей головы.
— Что ты спросила? — поинтересовался я. Она подалась чуть назад, и от этого ее бедра чуть разошлись. Я еще больше развел их, поглаживая их теплые, шелковистые внутренности тем молчаливым жестом, который удерживал их по отдельности. Очень медленно я завел ладонь под ее гнездышко и, согнув указательный палец, провел им между влажных