и мрачных мыслей.
Покинув в полном составе крышу и пересекая внутренний двор, они проходили мимо подобия небольшой капеллы. Обитавший там преподобный Доналдсон, сухонький сгорбленный старичок, удовлетворял духовные потребности тех редких заключенных, у которых они имелись. Сам Калеб там не был, но несколько его знакомых, стремящихся покаяться в грехах, покидали храм с облегченными душами. Те, кто имел оказию исповедаться священнику, отзывались о нем как о добром и умудренном человеке. И этот человек, вдруг понял Калеб, — единственный, кто на данный момент избежал... «зачистки». Поняла это и Беатрис. Взгляд, которым она окинула дом божий, прямо-таки горел ненавистью и отвращением. «Марионетки», да что там, даже ее «mоn сhеr», сделали опасливый шаг назад. Один заключенный вдруг свалился в припадке эпилепсии, еще трое — с сердечными приступами. У Калеба закололо в висках и потемнело в глазах. «Солнечный удар... Наверное... У всех... «.
— Подождите меня здесь. Я быстро, — отрезала женщина не своим голосом. Достала здоровой рукой из сумочки стилет и пинком выбила двери, которые с грохотом захлопнулись, стоило ей лишь войти.
Не было слышно голосов, ни ее, ни Доналдсона. Не велось ни жарких дискуссий, ни светских бесед. Раздавались лишь звуки. Звуки, которые ты предпочел бы не слышать. Звуки жуткие. Звуки пугающие. Звуки зловещие. Звуки, от которых ты кусал до крови собственный кулак, чтобы не закричать от ужаса. Звуки, которые мозг продолжал регистрировать даже с зажатыми ушами. Звуки, которые еще долго будут преследовать тебя в кошмарах, заставляя медленно и мучительно терять рассудок.
Когда целую вечность спустя Беатрис выходила из капеллы, она поспешила закрыть двери, но Калеб успел бросить быстрый взгляд внутрь. От увиденного желудок подступил к горлу. Мужчина упал на четвереньки, и его долго и натужно рвало.
... Да, последующие дни прошли вполне спокойно. В отличие от долгих беспокойных ночей.