сапогом Захарии, и попутно отмыл его от запекшейся крови. Он хотел сделать для нее как можно больше, чувствовал, что тоже должен о ней позаботиться.
— Спасибо...
— Что ты? Это меньшее, что я могу для тебя сделать. После всего, что ты...
— ... за то, что веришь мне. Это много для меня значит. По-настоящему... много...
Голос Беатрис дрогнул. Хоть внешне она еще пыталась казаться спокойной, глаза заблестели от влаги, отражая сдерживаемые эмоции. Такой Калеб ее еще не видел. С уверенностью он мог сказать, что это не очередной глупый розыгрыш, любительницей коих она успела себя зарекомендовать. В этот раз все было всерьез: женщина перед ним готова была в любой момент заплакать навзрыд. Он не знал причину такой бурной реакции, не понимал, чем могли быть вызваны эти слезы. Но разве в тот момент это было так уж важно? Не раздумывая, Калеб сел рядом на кушетку и мягко обнял Беатрис, стараясь не придавить больную руку. Это были объятия не любви, а утешения, и сопровождались ласковыми поглаживаниями по голове и спине. Тогда она сильнее прижалась к нему, уткнулась лицом в мужскую грудь, и вскоре та уже промокла до нитки. Тельце, вздрагивающее от всхлипов, казалось сейчас таким хрупким и беззащитным. Куда делась та сила, то внутреннее пламя? Возможно ли, что она сломалась под тяжестью своих поступков? Нет. Если Калеб что-то и понял про Беатрис, так это то, что она ни в грош не ставит чужие жизни. Но пока она могла вот так плакать на его руках, он верил: перед ним не монстр. Ведомый приливом нежности, он поцеловал ее в макушку, словно укладываемого спать ребенка.
— Беатрис?
— Мм? — Она подняла припухшее лицо.
— Давай позаботимся друг о друге.
«Дерьмо, что за херню я сейчас сморозил?!».
Но, к его удивлению, его слова имели сильнейший эффект: Беатрис просияла, шумно шмыгнула носом и с блаженной улыбкой уверенно кивнула.