Питер Пэн и Венди. Сон в летнюю ночь

села на подоконник и перекинула ноги, запутавшиеся в пышных юбках, за окно. Вся она дрожала, леденела и сердце ее пульсировало где-то в горле и в животе одновременно. Питер уже в который раз вывернул жеребца на круг для разворота и исчез за стеной дома. Венди смотрела по сторонам, не понимая, что происходит, но в этот момент на нее налетел яростный ураган горячего ветра, который сорвал ее со скользкого подоконника и, казалось, уронил в бездну из белых перьев. Дыхание ее остановилось, волосы взметнулись вверх, закрывая обзор, подол платья взметнулся парусом, ветер, не переставая, дул в лицо, и ей казалось, что она без остановки падает в пропасть.

— Ты вся дрожишь, моя прелесть, — горячо прошептал голос Питера прямо ей в ухо, и только тогда она поняла, что сидит боком на пегасе, а Питер сжимает ее в объятьях. От него сладко пахло морем, ветром, лесом, полевыми цветами и дождем, как вчера, и еще от него пахло любовью. Он мягко отвел с ее лица спутавшиеся волосы, и она заглянула в сияющие изумруды его глаз. Его взгляд был непримиримым, упрямым, голодным и торжествующим. Его тело — горячим и сильным, его губы — пылали и самодовольно улыбались, рубашка дулась на ветру, золотая цепь на шее и серьга в ухе вызывающе сияли на уже показавшемся из-за горизонта солнце. Глянув назад, через плечо Питера, Венди увидела, что они летят высоко в небе, и ее дом с выглядывающей из окна маленькой фигурой ее мамы, стремительно от них удаляется. Она хотела помахать ей рукой и закричала: «Мама! Прощай!», но Питер раздраженно прошипел ей в губы: «Заткнись. Ты теперь только моя», и накрыл их поцелуем. Его язык и губы ласкали ее с такой жадностью и страстью, что Венди тут же забыла обо всем на свете. О, заставлять их забыть о своем прошлом — это то, что он умел делать лучше всего.