МЮРИЭЛ или итоги работы победившей похоти. Глава 1

Ливерпуль, он давно тяготел к городской жизни, и теперь, надеюсь, он будет доволен. Я спросила у мамы, приятно ли целоваться, а она рассмеялась и сказала, что конечно же приятно, но больше она мне ничего не расскажет до моего дня рождения.

Не думаю, чтобы у мамы с папой было много общего между собой, и надеюсь, что сказать об этом нестрашно.

Папа сказал, что купит мне на день рождения пони. Должно быть, это ему внезапно пришло в голову, а может быть он увидел картинку в какой-нибудь книжке, потому что я сама не посмела бы его попросить. Я иногда размышляю о всяких штучках, глядя в книгу. Я раздевалась, когда он вошел ко мне в комнату. О, как же это было ужасно! Я была уже без панталон и только что подняла ногу чтобы снять чулок! Ах, я так зарделась!

Папа воскликнул: «Ой!» — и закрыл дверь. Я поняла, что он, как и я, почувствовал себя ужасно неловко. Он не ушел, и я услышала, как он спрашивает из-за дверей.

— Это по поводу твоего дня рождении, Сильвия. Ты хотела бы пони?

— Да! — отозвалась я и поспешила влезть в ночную рубашку на случай, если он опять зайдет. Я подождала, но заходить он не стал.

— Спасибо, папочка! — снова сказала я громко.

— Я скажу тебе утром, — ответил он, хотя уже сделал это.

Моя сладкая пещерка уже вся в кудряшках. Когда я лежу в кровати, я расчесываю их пальчиками, хотя может быть, этого и не следует делать. Интересно, хорошо это или плохо?

Ричард рассказывал, что мама иногда говорит ему разные пикантности, но не говорит, какие именно. Он был ужасен, и я думаю, у него там все вставало, — его штаны были расстегнуты, но я туда не смотрела.

Из дневника Филиппа

Мне неловко оттого, что я предложил Сильвии пони, тогда как ей нужнее всего настоящая подруга. Я спросил об этом у нее.

— Кто же папочка? — спросила она, удивленная моей серьезно¬стью. — Со мной все в порядке, папочка, правда, — сказала она, возвращаясь к игре с Роуз на качелях. Обе, кажется, очень близки между собой, хотя служанке стоит заниматься своей работой, но здесь я снова чувствую себя бессильным — даже эгоистичным — и не вмешиваюсь, потому что мне лучше всего думать о своей работе, а не о всяких подобных вещах.

Мой роман, однако, напоминает мне колесо кареты с заблокированным тормозом. Мысли расползаются, как каша, тогда как они должны оставаться возвышенными. О муж-чинах я пишу хорошо, ибо они говорят правильные вещи, которые я мог бы повторить сам. Что же касается женщин, то я затрудняюсь описывать мысли, приходящие им на ум, поэтому их разговоры получаются выспренными, и совсем не такими, какими бы я хотел. Меня все время преследует образ моей бывшей возлюбленной. Увы, но я вижу ее с затвердевшими сосками грудей, с уже приспущенными под рубашкой панталонами. Такие мысли должно гнать от себя, как когда-то учил мой воспитатель.

Но