Чокнутая (эрофантастическая повесть). Часть 2

на хрип, и тонула в оргазмах, распиравших ее, как эпилепсия. В стонах ее я чувствовал жутковатую нотку сладкой, запретной боли и бессилия...

Изнуренные этим сексуальным наваждением, мы лежали на полу. Аэа рассказывала мне то, что я понимал и сам:

— Это какое-то новое чувство. И страшно, и приятно... Будто бы я теряю силу, перестаю быть собой и становлюсь прекрасной вещью... Я боюсь этого чувства, оно сильней меня. И очень хочу его. Никогда не было, чтобы я боялась и хотела, — и то, и то сразу... Почему так?

Тогда я понял только, что Аэа нашла для себя новый сексуальный фетиш, который приносит ей острейшее наслаждение; ее страхам я не придал серьезного значения — они казались мне игрой, вносящей в ее переживания больше пикантности, а бодиарт был для меня совершенно безобидной штукой. Если б я ПОНЯЛ все сразу...

Я стал устраивать Аэа сеансы бодиарта: водить ее на конкурсы, предлагать известным художникам... Аэа была идеальной моделью: быстро научившись справляться с возбуждением, она могла находиться в неподвижном состоянии сколько угодно, и превращала своей красотой любой рисунок на себе — в шедевр. Ее мечтой было — чтобы ее выкрасили золотом. Она призналась мне:

— Мне кажется, если я стану золотой — сверху донизу, как статуя, — я умру от блаженства. Мне страшно даже подумать об этом...

И — как по волшебству — очень скоро Аэа предложили сняться в «золотой» фотосессии. Люди, которые предлагали это, были нам знакомы — все они работали в фотостудиях, хорошо нам известных, — и никаких подозрений у меня не возникло. Аэа должны были покрыть слоем настоящего золота — сверху донизу, от корней и кончиков волос — до ногтей, ресниц и складок щелочки. Аэа трепетала; одно только предвкушение покраски вводило ее в дикое возбуждение, и я не мог насытить ее даже самым зверским способом: с прищепками на сосках, моим членом в попке и двумя вибраторами во влагалище. Она все кончала и кончала, исходя в конвульсиях, — в этом жутком затянувшемся оргазме мне вдруг почудилось что-то прощальное, и я выругал себя за глупые мысли...

Мы пришли в студию. Я вымыл Аэа в душе и ввел ее, голую, в комнату, где ее должны были красить, — Алекс, фотограф и художник по бодиарту, уже смешивал краску. Входя, Аэа вскрикнула; и когда кисть коснулась ее тела и оставила на нем тягучий золотой след — снова вскрикнула... Впрочем, она держалась молодцом: не дергалась, не извивалась, отвечала на шутки Алекса, — но потом все же закрыла глаза и отдалась своему блаженству. Алекс долго красил ей волосы, не оставив ни одной черной пряди, выкрасил кожу на голове, лицо, уши... Дыхание Аэа учащалось, грудь вздымалась, и я понял, что она возбудилась «сверх нормы».

— Ну, нельзя быть такой впечательной! — журил ее Алекс, закрашивая ей внутреннюю сторону бедер. — Девочка уже совсем мокрая? Куда же это годится? Как же я буду красить тебе писю? — И он взял салфетку и стал беззастенчиво промакивать бутончик Аэа, отчего она