Дочки-матери. 32—34

Михаилу возможность провести рукой по внутренней стороне.

Он воспринял этот жест по-своему. Пальца дяди Миши скользнули под шортики и нашли мягкую ткань ягодицы, приблизились к горящему бутону удовольствия.

— А так? — спросил он. Его пальцы замерли в считанных сантиметрах от влагалища, распалённого горячим солнцем, алкоголем и вожделением.

Она тяжело дышала, грудь ритмично вздымалась под тяжестью возбуждения.

— Да, — неуверенно прошептала она.

Его рука скользнула выше и поворотом двух пальцев расстегнула пуговку шортиков, ширинка разъехалась на лобке, как початок кукурузы, уступила под лёгким потягиванием за бегунок. Дядя Миша продолжал гладить её промежность, теперь уже не стесняясь в намерениях, прикладываясь напряжёнными пальцами к влагалищу сквозь джинсовую ткань шортиков. Средний палец извернулся и подцепил Катю снизу, как крючок, придавив джинсовый шов к зудящей мембране.

— Не надо, — с мольбой пролепетала Катя, отворачивая личико в сторону. Схватив Михаила за руку, она вынудила его остановиться.

— Извини, Катюша, — он тут же вернулся к себе на лавочку, оставив её лежать распростёртой на дне лодке. Его лицо не выражало ровным счётом никаких эмоций, ни малейшего признака обиды. Будто и не было ничего между ними.

Она смотрела на его безразличие непонимающим взглядом.

«И всё? — кричало её женское достоинство. — Вот так значит?»

— Я просто никогда раньше не делала этого, — она накрыла лоб ладонью.

Он хмыкнула, посмотрел на неё ласково.

— Спешить не надо, никто ж не заставляет.

Они встретились взглядами, и доброта отеческая в глазах дяди Миши заставила Катино сердце растаять, дрогнуть нотками сожаления.

«Вот так всегда. Вечно я убегаю», — она сжала губки.

— Я просто боюсь, что будет больно, — прошептала она едва слышно.

— Но ведь сейчас тебе не было больно? — он с ухмылкой посмотрел на неё.

— Нет, но ведь вы пальцами, — сказала она, опуская глазки на пах Михаила, который стал раза в два больше.

— А я, может, и не собирался ничем другим, — он подмигнул.

Катя облизнула губки.

— Только пальцами? — спросила она, улыбаясь так же хитро, как и он.

— Конечно, только шортики надо снять сначала.

У Кати захватило дыхание. Она закусила губку и долго сидела в нерешительности, неподвижно созерцая мерное колыхание камыша. Дядя Миша сидел перед ней как изваяние, уставившись на поплавок, вытягивал карасиков один за одним.

— А вы никому не расскажете? — она опять облизнула пересохшие губки. В горле её тоже пересохло.

— А ты? — он посмотрел на неё, будто насмехался.

— Я не знаю, я такая болтушка, — Катя перевела глаза на поплавок.

— Вот, то-то же. А от меня требуешь. Мне, может, тоже хочется раздеться и позагорать.

— Так ложитесь, чего вы? — Катя расплылась в очаровательной улыбке. — Или стесняетесь?

Дядя Миша ухмыльнулся, отложил удочку в рогулину.

— Может, ты меня ещё и кремом намажешь? — он смотрел на неё довольным гусем, буравил шишечки сосков, переключаясь на Катины расстёгнутые шортики, в разрезе которых на лобке виднелись белые трусики.

— Может, — сказала она, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди.

Катя впервые очутилась на равных со взрослым мужчиной, она чувствовала силу и вес в разговоре.