Дочки-матери. 32—34

голову:

— А можно я позагораю? — сказала она, подражая в игривых интонациях Веронике.

— Конечно.

Она видела довольный взгляд, которым богато одаривал её дядя Миша. Он явно не ожидал такого поворота.

— А ничего, если я бюстик сниму? — Кате казалось, что вот теперь-то она дразнит Михаила Анатольевича, а не наоборот.

«Посмотрим, что он скажет на это!» — думала она, поглаживая себя по волосам, свёрнутым на затылке в гульку.

— Ну, если меня не стесняешься, то пожалуйста, — парировал мужчина.

— А я должна вас стесняться? — она улыбалась, расстёгивая пуговки блузки.

Он опять рассмеялся.

— Можешь и шортики снять, я не возражаю, — сказал он.

— Я подумаю, — сказала Катя, открывая красивую грудь обёрнутую белоснежным бюстиком.

Откинувшись назад, она принялась с интересом изучать реакции дяди Миши. Он был увлечён или делал вид, что не замечает загорающей в его лодке девушки, опьянённой и слегка перевозбуждённой.

«Ах так!» — Катя с вызовом сверкнула глазками. Вывернула руки и расцепила бюстик. Грудки отправились гулять в свободное плавание. Бюстик она положила на дно лодки, грудь выставила на показ. Взгляд дяди Миша, заинтересованный, скользнул ненароком по оголённым соскам, заставил Катин внутренний голос взвизгнуть от восторга.

«Интересно, у него уже встал?» — она сражалась с желанием заржать как ненормальная. Но рамки приличия подсказывали ей, что борьба ещё не закончена.

— А вам нравится Вероника? — спросила она, улыбаясь только губками, которые то и дело складывались в бантик.

— Да, приятная девушка, — дядя Миша кивнул.

— А я?

Он перевёл на неё пристальный взгляд, нашёл затвердевшие соски, бурые у ареол и бледно розовые в крайних точках сосков, наконец поднялся глазами к губкам, так соблазнительно и нагло ухмылявшимся ему.

— Катюша, ты просто красотка, — сказал он, встречаясь с ней глазами.

Его взгляд, пристальный, настойчивый, заставил Катю расплавиться, прикрыть смущённо веки. Она засмеялась, накрыла лицо ладонями, зарделась.

— У меня есть крем от загара. Если хочешь, намажу тебя, чтоб не сгорела, — он произнёс эти слова невинным тоном, будто речь шла о простой заботе, а не о начале приставаний. Будто она сама не могла намазаться.

— Ну намажьте, — Катя ухмылялась, плавясь на солнце.

Она достала солнцезащитные очки, большие и выпуклые, как у черепахи из мультика, надела их. Дядя Миша будет трогать её грудь, она сгорала от нетерпения.

Затемнённое небо поплыло перед глазами, свежий ветерок гулял в камышах. Большие стрекозы с бирюзовыми и бриллиантовыми телами, переплетённые чёрными блестящими панцирями, садились на края лодки, склоняли тяжёлые стебли к воде. Большие бурые головки камыша пушились белыми нитями.

Катя невольно втянула живот, когда намозоленная ладонь дяди Миши шероховатыми подушечками скользнула по мягким припухлостям грудей. Он выдавливал перламутровый крем из тюбика и нежными втираниями раскачивал удовольствие по поверхности сфер. Катя плавилась от возбуждения. Она выгибалась в талии, чувствуя, как нарастает томление внизу живота.

— И ножки тоже надо помазать, — дядя Миша так же медленно взялся гладить её ножки, размазывая по ним крем.

— Какие у вас сильные руки, — промурлыкала она полушёпотом.

— Нравится?

— Да, очень, — она развела бёдра шире, давая