Невинная душа. Часть 3

этой вещи, то станешь сама ведьмой, на шабаш летать будешь, да с чертями блудить. Так народ и говорит. Только все это не так просто.

Я ведь не знала никаких хитростей, взяла щепу эту треклятую и пошла к духу женскому, к которому меня ведьмак направил. А он неспроста к ней послал, потому что давно ей служил, и темные дела для нее делал. Захотел, чтобы я вместо него прислужницей Мокоши стала.

Пришла я к ней, поклонилась, принялась за семью свою просить, чтобы не губила нас бедных за глупость мою, обещала больше не работать в ночи пятничной. Она мне в ответ корить начала и бедой грозить. Только призналась я ей, что не работала веретеном тем, а срамную свою плоть ублажала, потому как ненасытна тогда я была на удовольствия греховные. Тут переменилась богиня.

Подошла ко мне и обняла нежно, да не так как подружек обнимают, а бесстыдно. Губы ее жаркие целуют меня, а руки уж между ножек мне запустились и озорничают так непристойно, так желанно. «Так ли гладила себя?» — спрашивает, а у меня голова кругом идет. Убежать хочется, да только огонь внутри разгорелся, такая красивая она, нежная вся, а пахнет как, словно цветы лилейные полевые, руки ее шаловливые бутончик мой так приятно мнут. Нет никакой силы сопротивляться. Да что там сопротивляться: губы мои мерзкие уж сами ее целуют, и язык ее в мой рот затягивают, чтобы сладкий вкус почувствовать.

Уложила она меня на траву мягкую и одежду всю спустила. Мне бы срам свой прикрыть, но я слышу похвалу ее, какие сисечки у меня наполненные, да какая кожа шелковистая. Разомлела совсем, раздвинула бесстыже все прелести свои и ладошкой поглаживаю самою себя. Хоть и не знала тогда, как это с бабой другой делать, но по наитию все само собой вершилось. Как себя ублажала раньше, так и ее голубила.

Прильнула богиня к моей писечке сластолюбивыми устами своими черешневыми, а та уж вся сочится, так от желания взмокла. А уж как язычок ее тугой блудливый в самую щелку мне пролез, так я аж взвыла. Слезы из глаз текут, дышать нечем и в ушах все звенит, словно гром меня оглушил, а я одно молю ее не прекращать, да побыстрее меня облизывать. Так умильно мне стало, так сахарно, что я совсем разум потеряла. Глажу ее плечи нежные, волосы шелковистые перебираю, слова ей ласковые шепчу, а она знай свое дело обрабатывает мою срамоту, и так зайдет и так, и кусает слегка и сосет устами жадными и пальчиком помогает. Я ведь и представить себе тогда не могла, что такое сотворить можно.

Известное дело разрешилась я от таких ласк умильных, так что мочалка моя аж соком девичьим брызнула прямо в лицо ей. А Мокоши это все ни почем, одно слизывает нектар, да нахваливает, какая медовая я на вкус.

— Как, — говорит, — любо ли тебе с бабой это делать?

— Ой, как