любо, — отвечаю, — уж так меня Захарий своей елдой приятно отделал, а с твоим язычком, да руками проказливыми сравниться не может.
Стала она мне твердить, что по нраву я ей, что любовь у меня огнем внутри неспроста пылает, а по дару божьему, и надобно мне много этой любви другим дарить, огнем согревающим делиться. Повелела богиня никогда от услады не отказываться, что с мужиками, что с девицами.
На эти слова возмутилась я.
— Как же так, матушка, ведь написано в писании святом грех это, негоже блуду придаваться? Не сжег ли Господь Гоморру за деяния такие.
Засмеялась она и спрашивает:
— А чего же ты тогда ножки свои бесстыжие передо мной раздвинула, да еще и просила сильнее сосать персик твой.
Смеется она звонко, а сама всё груди мои мнет, сосочки затвердевшие поглаживает. Ладошки у нее такие мягкие и чуткие, словно ветерок касается или как дождик теплый льется. Никак их убрать мочи нет.
— Не знаю, — отвечаю, — красивая ты, матушка, никак мне не устоят перед соблазном твоим, вот и сейчас дыньки мои мнешь, а по мне мурашки от того бегают. Видать грешная я, связалась с тобой силой нечистой.
— Ты что ж за демона меня считаешь? — воскликнула
— Не знаю я, да только такой похоти сладостной настоящая Параскева не сподобилась бы. Видано ли дело с девицей таким заниматься. Хоть и нравиться мне это жуть как, но понимаю, что погубила я душу свою через плоть слабую.
Наклонилась ко мне Мокошь близко-близко, так что дыхание ее почувствовала, поцеловала в губы как родную и рассказала историю свою.
история Мокоши.
Твоя правда, Устиница, не Параскева я. Это народ меня от незнания так величает, потому что не помнит обмана совершенного, злодеяния содеянного, забыл кровь свою родную. Была я девкой вроде тебя, не помню уж когда, и как все было, Род триединый не дает помнить то, что до смерти твоей было, если пересек черту — прошлое оставляешь.
Умерла я как видно еще не старой и пребывала во мраке первородном, потому как не было в том мире еще никакой сущности, да только перевернули всё сродственники мои. Поставили они деревянную статую мою для воспоминаний и разложили под ней вещи памятные, чтобы меня не забывать после смерти. Они и не знали, что тем меня вернули в предел родной, ибо пока помнит хоть единый человек о тебе, душа твоя не перейдет.
Мне самой грустно стало от горести моих родных, и решила я им помочь, чтобы не пропали без меня. В тот год засуха стояла великая, и урожай погибал весь. Так я собрала тучи небесные и пролила влагу живую над полями своими, зеленью их покрывая. Подивились все соседи, что после того как поставили идола моего, чудо такое свершилось, и захотели тоже себе благо призвать — сделали еще больше мой образ и дары принесли какие у них были. Так и началась моя жизнь богини, за влагу почитаемую. Как мать родная за девками