Не редкостью было, когда сразу четыре маленьких худеньких доярочки сомлевшую после дойки солидную даму волокли в душ.
В доильном зале просто висел невообразимый гул. Это были не стоны, даже не крики, а вопли, заглушающие шипение воздуха и жужжание доильных аппаратов.
— Найн! Найн! — запрокинув голову причитала здоровая рыжая немка, корчась на станке, возле которого стояли мы с Машей.
— Майн Гот! — неслось из глубины зала:
— Мама Мия! —
и тут же без труда можно было расслышать:
— Пыхву нё чопайте!
— Ратуйте! Титьки отрывають!
— Вику послали Германию доить, а она всю Европу доит с СНГ впридачу, — прокричала мне на ухо Маша. И, вдруг, пронзительно откуда-то сбоку:
— Не надо в жопу! Ой, в жопу не надо! А-а-а!!!
— И родное услышишь, — усмехнулась Маша.
Переведи дояркам, чтобы до последней капли в душе коров досасывали. Если завтра надои упадут я их сама кровью доить буду, —
кричала Вика Курту. Но тот ничего не слышал. Широко раскрытыми глазами он смотрел на центральный молокопровод, по которому бурлило, пенилось адринализированное молоко.
Прибежала взволнованная лаборантка.
— Что она говорит? — закричала Вика.
— Она говорит, что продукция идёт высочайшего качества. Надо срочно продавать, а то через два часа она начнёт падать в цене.
— Так, что ты стоишь? — не своим голосом заорала Вика. Курт трусцой засеменил вслед за лаборанткой.
Усталая Вика сидела в кабинете Курта за его столом, в его кресле. Курт сидел у стены на стуле.
— Семён Маркович назначил фрау Викторию президентом нашего филиала, — встретил он нас словами.
— Я остаюсь в Германии. Девчонки, может и вы со мной? —
как-то грустно посмотрела на нас Вика.
— У меня возраст уже... Сама дои своих бундесов из Закарпатья. А я Машка-сисястик. Моё место в Москве, — сразу же отказалась Маша.
— А я по Лизоньке и маме соскучилась. Викуся, а как же твоя дочка?
спросила я.
— Она ещё и дочка Семёна Марковича, — как-то непонятно ответила она:
— Билеты у вас на завтра, а это вам, — дала она нам по пластиковой карте.
— Сколько тут? — поинтересовалась Маша.
— Хватит на квартиру для всей твоей юнармии, ещё и на жизнь останется, — улыбнулась фрау Виктория.
С Куртом мы простились ещё вечером, а на следующее утро Вальтер отвёз нас в аэропорт. Прощаясь у машины, он хотел поцеловать Маше руку, но та обняла его и, прижав к своей огромной груди, накрыла его губы долгим поцелуем. Мы с Викой отвернулись и пошли в здание аэровокзала.
— Регистрацию объявили, — догнала нас Маша.
— Ну, вот и всё. Коровушки вы мои родные, — вдруг, захлюпав носом, обняла нас Вика. У меня тоже потекли слёзы. Маша заревела белугой. Мы обнялись, уткнувшись лбами, набрали в лёгкие побольше воздуха, и под сводами аэровокзала понеслось:
— Му-у-у!!! — заставляя ожидающих вылета пассажиров, удивлённо оборачиваться.