Записки Любопытного Козленка

ботинки... Освободив ноги от чулок, Гвен окинула взглядом свое тело, тронула рукой торчащую грудь, перевела взгляд на меня...

— Иди сюда, Оуэн. Иди ко мне. Ты ведь хотел этого, верно? Я же знаю. Я все знаю... Иди — попрощаемся. Раз уж такая судьба... Чего уж тут...

Она стояла передо мной, голая, упругая, трепещущая, как полотно на ветру. Распущенные волосы ее развевались, отсвечивая молочным светом утра.

— Иди ко мне, — говорила она, возбужденно вдыхая влажный воздух. — Какой тут воздух!... А на вашей земле такой же вкусный воздух? — спросила она у Ниира, и тот не ответил ей, грустно глядя на нас.

Вдруг подпрыгнув, я бросился к ней — и сжал ее тело, уткнувшись щекой в голую грудь. Она оказалась мягкой и упругой, как желейный пудинг. Гвен дрожала и с силой, неуклюже гладила меня, приговаривая:

— Ну вот... вот так... доволен? Доволен? Я виновата перед тобой — пусть это будет отплатой, хорошо, Оуэн? Ты простил меня? Надеюсь, Ниир не будет сердиться...

Я замер, не решаясь сделать то, что мне хотелось... но вдруг решился — и нырнул в ее грудь, близкую, нежную, сказочно доступную, как в сладкий океан, и стал мять, облизывать, подсасывать, тереть и мучить эти пухлые рожки с твердыми шариками на кончиках. Я хватал Гвен за талию, за попу, шарил руками по ее телу, мял и тискал его; Гвен скулила, перебирая мне волосы — а я задыхался и тонул в ней.

Облизав и обцеловав ее с ног до головы, ощупав обеими руками заветные складки между ног, липкие, как мокрый сахар, я, наконец, замер и заглянул ей в глаза. Я был пьян ее телом, соленым вкусом ее кожи, и у меня шумело в голове...

— Пора, Оуэн. Пора, Ниир. — Она мягко выскользнула из моих рук, звучно чмокнула меня в губы и сказала: — Вот теперь ты точно меня не забудешь.

Я смотрел, как они поднимаются, исчезая в дверном проеме, как втягивается лестница, как корабль начинает дрожать...

Я уже смирился с прощанием, поставил внутри твердую точку, намереваясь хранить в себе образ Гвен, целующей меня... как вдруг дрожание снова прекратилось.

— Сто целых, одна сотая процента критического веса. Взлет невозможен! — прогнусавил голос.

Открылась дверца, выползла лестница... «Не улетят?! — поднялась вдруг надежда — и тут же потухла, срезавшись другой мыслью: «Нет, так ведь нельзя. Им нельзя расстаться».

В дверях показались голые Ниир и Гвен. Они поникли, как призраки, и я ощутил глухое опустошение, исходящее от них. Я уже не знал, чего я хотел больше: чтобы Гвен осталась со мной — или с Нииром.

Они остановились на верхних ступеньках лестницы.

Ветер развевал рыжую гриву, кудрявую, знакомую мне до боли... Над хребтом показался край солнца, и длинный тонкий луч зажег золотистые пряди Гвен, вспыхнувшие нимбом вокруг ее головы. Это было завораживающе красиво, — и я закричал бы от восторга, если бы не было так грустно.

... Вдруг Ниир поднял голову. Его взгляд упал на золотой нимб Гвен. Вздрогнув, она тронула свои волосы, посмотрела