Записки Любопытного Козленка

на них... и кивнула Нииру.

— Нет! — крикнул я. — Дай мне свой нож, Оуэн, — попросила Гвен. Я мотал головой, не двигаясь. — Пожалуйста, Оуэн. Ты же видишь... — тихо говорила она, и просила, и умоляла меня — и я подошел к ней, как заколдованный, и протянул ей нож, продолжая мотать головой.

Из корабля вышел Ниир с флягой воды. Он подошел к Гвен, тронул ей волосы, взъерошил их, подбросил вверх, зарылся в рыжий сверкающий водопад... затем взял нож, смочил водой макушку Гвен — и начал осторожно скоблить ей голову.

Гвен закрыла глаза... Ее аккуратный нежный лоб стал расти вверх, превращаясь в уродливую залысину, как у старика. Залысина росла — и ветер уносил прочь пушистые пряди, горящие на солнце.

Затем лоб вырос до макушки... Голова моей сестренки круглела на глазах, делаясь странно маленькой, смешной и розовой, как тыковка; красавица Гвен превращалась в какого-то голого мальчишку с женскими грудями и пиписькой. Это было нелепо и невозможно, и я лопался от горечи, глядя на солнечный пух ее волос, летящий над поляной. Он сверкал в лучах рассвета, как золотая паутина...

Наконец Ниир выбрил ее до последнего волоска и швырнул нож на поляну. Я не хотел верить, что лысый ушастый чертик на лестнице — это и есть Гвен, моя красавица Гвен, и боялся смотреть на нее, — но все-таки не утерпел и взглянул.

И увидел, что лысая Гвен осталась красивой. Только красота ее теперь была нездешней, терпкой и странной. Она сразу стала похожа на Ниира, и я ощутил связь между ними — будто их скрепила невидимая нить. Гвен подняла круглую маленькую головку и улыбнулась мне сквозь слезы. Ее новенькая лысина блестела на солнце, повторяя розовый контур грудей...

— Прощай, Оуэн! — сказала она.  — Прощай, Оуэн! — крикнул Ниир и вошел вслед на ней в корабль. Лестница втянулась, дверь закрылась, корабль снова загудел...

Затаив дыхание, я ожидал, что гудение вот-вот прекратится, и корабль застынет, как и прежде.

Но оно не прекращалось, а нарастало все больше и больше, передавая дрожь земле. Из дубняка стали с криком вылетать птицы...

Вдруг огромный диск плавно приподнялся над поляной, усеянной золотыми волосами Гвен. Железные ноги бесшумно втянулись в него, как щупальца. У меня побежали мурашки по коже, — а диск поднялся на сорок футов, наклонился — и вдруг с бешеной скоростью рванул в небо, будто его швырнул туда невидимый великан.

Секундой спустя он скрылся из виду — а я, не успев осознать это, долго всматривался в синеву, освещенную молочным светом горного утра.

«Нет, не мор и не война», думал я, вспоминая пастора Ллойда... Мне было и сладко, и горько — и я долго, долго смотрел в небо, пока у меня не заболели глаза.