Балет

нешуточной горой, под которой, как под стогом сена, Бархат начал терять себя самого. Олег говорил о себе и Жанне. («Кто такая Жанна?» — мучительно вертелся в голове один вопрос. Это имя не имело никакого отношения к Лесной Колдунье. Бархат никак не мог заставить себя воспроизвести в памяти её — Лесной Колдуньи — образ одновременно с именем «Жанна»: вместо грациозных изгибов обнаженной спины и бёдер возникал хищный облик Орлеанской Девы, с головы до ног закованной в сталь). Ещё тяжелее стало Бархату улавливать суть, когда он взглянул на Олега, как-то незаметно для себя самого перешедшего с полонеза на контраданс, а потом и на котильон. Оказывается, Олег волновался. При чём его волнение росло, и Бархат ощущал на себе полную силу его остроты. В какой-то момент, произнеся загадочную фразу «Дождь, который у меня внутри, никак не хочет прекращаться» с такой горечью в голосе, которая, видимо, даже ему самому показалась чрезмерной, Олег осёкся и покосился на Бархата. Финал тарантеллы. От полонеза не осталось ровным счётом ни чего.

На Бархата вдруг нахлынуло неизвестно откуда появившееся чувство превосходства над этим гораздо более взрослым, чем сам, человеком. Взглянув на себя со стороны, он обнаружил, что давно и уверенно танцует ни что иное, как строгий и мужественный танец испанских крестьян: болеро звучало в его душе, нагнетающими необъяснимый восторг, аккордами.

— Значит, она ушла от тебя? — Бархат незаметно для себя перескочил — в одном из «па» — с подобострастного «вы» на покровительственное «ты».

Олег печально глядел прямо перед собой невидящими глазами.

— Она сказала, что я ей надоел, — выдавил он себя признание. — Хотя дело, конечно, не в этом... Не совсем в этом.

Он с шумом, как ныряльщик, вдохнул в себя воздух и обречёно сказал:

— Дело в тебе.

Что-то сменилось в окружающем их пейзаже двора и детской площадки. Извечно несколько помятый и запыленный, он неожиданно предстал перед Бархатом во всей красе сияющего летнего дня, в обрамлении свежей зелени, не покорившейся асфальту, травы и задорного звона детских голосов. Двор распрямлялся вместе с Бархатом. И только сгорбленная фигура Олега выпадала из общей композиции.

... Бархат шёл к себе домой, как драгоценные камни перебирая в памяти все слова, услышанные им — теперь они сияли прозрачным ясным светом. «С тобой всё было по-другому. С тобой был праздник. От тебя, от твоего взгляда исходило какое-то электричество, поселявшее в ней, да и во мне, нестерпимый, но такой желанный жар любви, которая, если честно давным давно кончилось. Я это понимал, но отказаться от неё, от Жанны, было выше моих сил. Без неё — я словно пустая бутылка, ненужный, никчёмный. Без неё... да и без тебя...»

Лесная Колдунья исчезла. Навсегда. Она отсекла — холодно и небрежно — свой таинственный мир от незатейливого существования Бархата и — теперь уже — Орфея. Она оставила им только фантастические картины своей беспечной лёгкой, как ветер и дыхание, страсти.

Бархат никогда больше не встречался с Олегом. Зачем? В нём ничего не осталось от прежнего