Усадьба

тех пор. И тоже июнь. Давайте положим записку на место, вдруг она еще кому-то нужна.

— Да кому она уже нужна? — проворчал курносый, — Разве что призраку вашему.

Кроны деревьев вдруг беспокойно зашумели. Свежий ветер гнал с запада грозу.

— Может, пойдем отсюда? — вдруг беспокойно спросила девушка, складывая записку, — Поздно уже.

Сквозняк завыл в трубе дымохода, заставляя пламя ожить и вытянуться высоко вверх, подобно кобре, занявшей боевую стойку. И тут всем отчетливо показалось, что в огромном холе кто-то ходит, осторожно похрустывая обсыпавшейся штукатуркой. Молодые люди замерли и в ужасе переглянулись. В этот самый миг сильный порыв ветра сорвал с крыши очередной обломок шифера и с грохотом обрушил его о сохранившиеся стропила веранды.

— А-а-а-а-а-а! — вдруг закричал курносый парень и рванулся к выходу. Остальные бежали молча, напрямик прокладывая себе дорогу через густой терновник. Яркая молния осветила сумрачную усадьбу, и через несколько минут послышался далекий раскат грома. В камине щелкнуло полено. Горящий уголек отскочил на каменный пол, описав в воздухе яркую дугу, и аккуратно приземлился на краешек брошенной записки. По сухой бумаге тут же пробежали тлеющие огоньки, оставляя струйки синеватого дыма. Записка вспыхнула, закружилась в воздухе горящим серым пеплом, и унеслась прочь, доверяясь воле свежего ветра. Маленький огненный смерч в камине осел и притих. Сумерки плавно сменились ночью, небо осветилось ярким каскадом звезд. Наступила удивительная тишина, которая часто обитала здесь в ночные часы. И в этой тишине вдруг раздался едва слышный, далекий и близкий одновременно, женский вздох. Но слышать его могли только давно привыкшие ко всему стены усадьбы, да старый почерневший колодец, умудрившийся сохранить в себе чистейшую родниковую воду.

А совсем недалеко, на берегу безымянной маленькой речушки, под раскаты грома и вспышки молнии, завернувшись в теплый спальный мешок, пытался заснуть одинокий велосипедист. Но сон никак не шел. Завтра будет годовщина их встречи. Завтра он опять пробежит по душистому лугу к ставшей уже родной каменной алее. Войдет в распахнутую дверь гостиной, и может быть... Может быль, наконец-то, увидит ее, с виноватой улыбкой бросающуюся ему на шею. И снова услышит ее тихое и нежное: «Любимый мой... любимый...»