Дети Вудстока. Часть 5

так, как моего отца.

Стюарт не нашёлся что ответить. В разговоре возникла пауза.

Автобус катил по нью-йоркским улицам к северо-западной окраине. Женщина смотрела прямо перед собой, но было ясно, что городские пейзажи её совсем не интересовали. На лице отражалась сложная гамма чувств — недоверие, удивление, работа памяти, изумление, снова недоверие... Стюарт смотрел на её профиль и не решался нарушить молчание. И лишь когда кварталы небоскрёбов сменились пригородными домиками, он негромко спросил:

— Простите, мисс... А как вас зовут?

Женщина не ответила. Стюарт было решил, что она не расслышала, но через несколько минут она отозвалась — изменившимся, словно отстранённым от всего голосом:

— Флоренс...

Теперь настал черёд удивляться Стюарту.

Глава 2. «Вновь я посетил...»

— Вон там, под дубами, и стояла медпалатка.

Они втроём — Флоренс, Стюарт и Льюис, его отец, — стояли перед полем, тридцать лет назад принадлежавшему «Трёхпалому», как называли в Бетеле Макса Ясгура. Сейчас оно совсем не было похоже на то место, где когда-то творилась история. По его периметру высился двухметровый забор, а напоминанием о том, что здесь когда-то проходил самый знаменитый рок-фестиваль, служила лишь мемориальная плита, установленная перед забором.

— Хорошо хоть дубы не тронули, — вполголоса проговорил Стюарт. — Зачем забор-то?

Льюис пожал плечами:

— Говорят, что-то строить будут. Но когда, зачем — никто не знает.

Флоренс подошла к плите и внимательно прочитала надпись, затем, несколько минут постояв в раздумьях, повернулась к мужчинам и спросила Льюиса:

— А вы не знаете, кому сейчас принадлежит поле?

— Конечно, знаю, — откликнулся тот. — Какому-то большому парню из Нью-Йорка, Аллану Джерри.

— Я слышала это имя, — кивнула Флоренс. — Ему принадлежат несколько газет и пара городских телеканалов. Не Руперт Мердок, конечно, но на поле, как видно, денег у него хватило.

— Да ещё на такое, — процедил Стюарт. Он никогда раньше не испытывал особого благоговения ни перед Вудстоком, ни перед полем Ясгура, в отличие от своего отца, но сейчас его переполняла непонятная злость. Он всегда считал поле чем-то незыблемым, своим, на которое никто больше не имеет права претендовать, и сейчас ему казалось, что кто-то нагло вторгся в личное прошлое и играючи купил его со всеми детскими игрушками и колыбелькой. И Стюарт чувствовал себя купленным вместе со своим необычным детством.

— Но если что-то построят, то будет работа, — заступился за магната Льюис. — А работа для городка в четыре тысячи жителей — это всегда серьёзно.

— Только не говори, что все четыре тысячи жителей сразу обеспечатся работой благодаря этому меценату-магнату, — съязвил Стюарт.

— Смотря что построят, — не сдавался отец.

— А что тут можно построить?

— Да хоть даже свалку для мусора и мусороперерабатывающий завод в придачу — это всё лучше, чем поле, которое пустует уже много лет.

— Почему пустует?

— Да потому, что Ясгура до банкротства довели, — ответил Льюис. — Ему никто не простил фестиваля — ни люди, ни власти округа. У него перестали покупать молоко, его часто штрафовали. Его не спасло ничего — даже то, что о нём в песнях пели, что его в фильме показали. А