он-то уже был немолод. Вот повоевал он со всеми, сколько духу хватило, да и плюнул. Продал ферму и уехал — вроде к сыну. Он тоже к этому руку приложил — всё перетягивал к себе. Ну и поддался Макс. А поле это он давно забросил. Оно после фестиваля пару лет, если не больше, было непригодным ни подо что.
— Грустная история, — проговорила подошедшая к ним Флоренс. — Тяжёлая. И как-то всё это... несправедливо. Неправильно, что ли. Ну не должно быть так.
— А как оно должно было быть, по-вашему?
— Не знаю даже... Но человек, который дал возможность выступить таким людям... И так к нему отнестись...
— Мисс, жизнь вообще очень несправедлива и неправильна, — назидательно проговорил Льюис. — Я думаю, что в другой стране было бы точно так же. Всё должно приносить пользу, а не страдать от моли.
Стюарт поморщился от его менторского тона и апломба, с которым были сказаны последние слова, но спросил:
— А кому он дом продал?
— Какому-то Рою Ховарду, — небрежно ответил Льюис. — Тоже чудак ещё тот. Хочет повторить здесь Вудстокский фестиваль.
— И что?
— И ничего. Ему не разрешают. Он ссылается на отмену закона о запрете в штате массовых мероприятий, а ему в ответ указывают на проблемы последних фестивалей. В восемьдесят девятом, в девяносто четвёртом... Он говорит о том, какую славу и прибыль это может принести, а ему в ответ: «Мистер Ховард, если вы воскресите Джимми Хендрикса, то, может быть, мы вам и разрешим провести здесь фестиваль».
— В общем, ублюдки все, — сплюнул Стюарт. — Пап, я не пойму: а чего ты об этом рассказываешь с таким восторгом? Ты ж раньше трясся над этим полем, как Скрудж Макдак над золотом. Как будто оно — твоё. Ты ж мне все уши прожужжал о том, как вы тут классно тусовались, какая крутая была грязь, как здорово все пели и трахались. Как я родился, в конце концов... Я уже благодаря тебе поверил в то, что это несчастное поле — центр мироздания, Мекка и Голгофа в одном месте, а сам я — чуть ли не избранник судьбы. И тут вдруг ты так обо всём рассказываешь — Ясгур обанкротился, поле купили... Будто ты об этом всю жизнь мечтал.
— Сын, — положил руку на его плечо Льюис, — память — вещь прекрасная, но лишь для тех, кому это действительно нужно и дорого. А таких немного. Уже нет тех людей, которые слушали бы Хендрикса или Фогерти. Спроси у кого-нибудь, знают ли они Пола Баттерфилда или Джонни Винтера — у тебя спросят «Это что, актёры? А где они снимались?» Спроси сейчас у любого в Бетеле о Вудстоке — одни вообще тебя не поймут, а другие только скажут «Слава Богу, что этот сумасшедший Ясгур отсюда убрался». Такова жизнь, мальчик. А делать из большого куска земли фетиш просто ради ностальгии — это... — Он запнулся, пытаясь подобрать нужное слово — это не по-американски даже. — Он и сам понял, что сказал что-то не