Итальянец. Эпилог

там будет плохо пахнуть, ты ни чего не делай. Я сама всё уберу, как вернусь.

Когда дверь закрылась, я разулся и прошел по квартире. Под ногами скрипнул старый, рассохшийся паркет с затертым, местами до древесины, слоем потемневшего лака. Слева была маленькая кухонька с большой бахромой пожелтевшей от дыма и жира паутины в углу полотка. На старой чугунной батарее стояла небольшая кастрюлька, накрытая махровой салфеткой. Я прошел мимо, направляясь к единственной в квартире закрытой двери, из-под которой выбивалась тусклая полоска электрического света, и слышался звук работающего телевизора. Тело стала бить неукротимая дрожь.
С минуту пришлось простоять в полумраке, стараясь совладать с собой. Но потом я не выдержал напряжения и просто с силой толкнул дверь, окунаясь в облако табачного дыма, перегара и какого-то необъяснимого смрада, свойственного нечистоплотным людям. В углу негромко бубнил старый ламповый телевизор, транслируя новости. Небольшая настольная лампа под плотным тканевым абажуром хорошо освещала заваленную грязными тарелками тумбочку и часть кровати, на которой лежал худой до истощения лохматый старик, по пояс прикрытый одеялом. Я узнал Габриэля, только когда он приподнял отекшие веки, взглянув на меня живыми, красивыми как прежде, карими глазами. Изуродованное травмой лицо со слегка смещенными костями черепа особенно ужасно выглядела в причудливом искривлении теней, падающих от лампы. Впалые темные глазницы, казалось, стекли вниз, раздуваясь мешками нижних век, а густо заросший острый подбородок топорщился во все стороны слежавшимися колтунами грязной бороды.

— Ты?! — прохрипел он, ошалело озираясь по сторонам, словно проверяя, не сон ли это.

Я молча шагнул в комнату, вступая в круг света.

— Ты, — он хрипло рассмеялся, морщась при этом от боли, — Я уже и перестал ждать тебя... а это ты...

Глаза инвалида хищно сузились, а костлявые руки жадно смяли серую простынь, словно пытаясь приподнять одряхлевшее тело.

— Знаю зачем ты пришел. Убить хочешь?

Я подошел ближе и поднял с небольшого столика, заваленного какими-то медицинскими бутылками, тюбиками, и пачками от таблеток, небольшой кухонный нож. Габриэль усмехнулся и сглотнул слюну, двинув сильно выдающимся на худой шее кадыком.

— Только делай это быстрее, — равнодушно произнес он, — давай без церемоний.

Мне было трудно говорить, но я постарался, чтобы голос звучал как можно более спокойным:

— К сожалению, я не могу тебя убить, дружище.

Розовый шрам, рассекавший его щеку от виска до подбородка, нервно дернулся, а губы стали совершенно белыми.

— Что?

— Не могу...

Глаза Итальянца вдруг вспыхнули яростью. Пальцы затряслись, а из уголка рта потекла струйка слюны.

— Ты тряпка! Тварь! Убей меня, как хотел! Ссышь? Ты только в письмах герой?

— Заткнись! — я с силой воткнул нож в деревянную тумбочку рядом с его головой, так что на пол со звоном посыпалась посуда. Габриэль замолчал, с ненавистью глядя на меня, — Я не могу тебя убить, потому что ты уже... мертв! Ты давно умер, Габриэль, но сам того не понимаешь. Прощай.

Мне оставалось несколько шагов до двери квартиры, в которую как раз входила Оксана, сжимая в руке бутылку