на Кавказе убили, значит, во всем мусульмане виноваты... ему даже во время белой горячки везде мусульмане мерещатся... всем черти, а ему мусульмане...
— Света, вам ничего обо мне не рассказывала? — я опять вздохнул. Точно как я и думал.
— Нет, — она мотнула головой, — говорила только, что собирается замуж, а за кого, как, когда...
— Ясно...
— Фарит, может, вам стоит оставить ее, а? Ну зачем вам жена с таким отцом? Он же вам жизни не даст, а каждый приезд сюда будет заканчиваться скандалом. И с годами будет становиться только хуже...
— Марина Сергеевна, — улыбнулся я, — я люблю Свету. Ради нее я в жерло вулкана залезу. А если наша с ней совместная жизнь будет зависеть от отношения ко мне ее отца, я готов попытаться наладить с ним отношения.
— Фарит, но... вы же понимаете... — она сказала это еле слышно и снова расплакалась. Я опять погладил ее по голове.
— Он в кухне? — она кивнула. — Пьет? — она снова кивнула. — Хорошо. Не беспокойтесь ни о чем, — я отпустил ее плечи и прижался губами к ее горячему мягкому чуть влажному лбу. Ее глаза удивленно блеснули в темноте.
Я поднялся с дивана и направился в кухню.
Он сидел за столом возле печки и курил. Стол был заставлен пустыми бутылками из-под водки и пива, рядом с ним стоял пустой стакан и полная пепельница. Он угрюмо посмотрел на меня:
— Чего пришел? Насмехаться?
Я молча уселся на табурет напротив него, взял в руки початую бутылку, отыскал взглядом еще один стакан, налил ему, потом себе и только после этого поднял на него глаза.
— Давайте помянем вашего сына, — проговорил я тихо и поднял свой стакан.
Он посмотрел на меня с удивлением и взял свой.
— Ваш сын — герой, — проговорил я, когда мы выпили. — Он как настоящий мужчина отправился на войну, а не стал, как размазня, прятаться за мамкину юбку. За это им гордиться нужно. И делать все, чтобы он гордился вами. А вы что творите? — на его глазах блеснули слезы. — Вы сидите и жалеете себя, мол, я такой несчастный, злые чечены отобрали у меня любимую игрушку. Вы же не о нем убиваетесь, а о том, что обидели лично вас. Разве я не прав?
Он кивнул и опустил глаза.
— Он был солдатом, а смерть солдата в бою на совести не убившего его врага, а неграмотно организовавшего атаку или оборону командира, — продолжал я. — И вот теперь у меня к вам вопрос — был ли командир вашего сына мусульманином? — он мотнул головой.
— А если его взяли в плен? — робко попытался возразить он.
— Это снова ошибка командира, — резко проговорил я. — Чтобы захватить человека в плен, его нужно застать врасплох. Застать солдата врасплох можно только в случае плохой организации оповещения и обороны. То же самое, если он подорвался на мине, если застрелился сам или его застрелил его же товарищ.
— Ты пытаешься меня убедить, что все мусульмане белые и пушистые? —