Перевоспитание Гермионы

ходит по комнате и разве что не грызёт ногти, пока я укладываю в камин дрова.

«Спокойно, дружище...» — бормочу я.

В моём мозгу уже зреет план. Мне приходилось иметь дело со строптивыми особами женского пола. («Ах, Джаспер...») Держу пари, Снейк не ожидал, что незваный пришелец окажется не просто отличным собутыльником, но и ещё умудрённым жизнью, извращённым сукиным сыном.

Да... Условия конкуренции между школами сложились довольно специфические. Я пробыл в качестве «заместителя» Дамблдора от силы пару недель, однако даже я нахожу эту ситуацию как минимум необычной, как максимум — анормальной. И день за днём Гермиона приходит в мой офис, чтобы компостировать мне мозги, обвиняя Слизерин в «нечестной игре».

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, — какая ещё нечестная игра?..

— Сами понимаете какая!

— Не понимаю о чём ты...

— Я не буду вам ничего рассказывать, профессор Дамблдор. Вы и сами прекрасно всё знаете!

—...

— Я же вижу, как вы иногда на меня смотрите. Думаете, я ничего не вижу?

Гермиона говорит это с жаром, вероятно, пытаясь скрыть смущение. Она, конечно же, права: я знаю об «отработках» на парах у Снейка. По меньшей мере. И да, я изредка позволяю в её отношении оценивающие взгляды. Однако признаваться в этом несколько неудобно, поэтому говорить что-либо я не собираюсь, а её упрямый взгляд попросту игнорирую.

«Советую принять меры, профессор, иначе простой жалобой в министерство дело не обойдётся. Вот увидите». Эта фраза, брошенная напоследок, заставляет меня занервничать.

«Чёртовы демократические процедуры... — хмуро подумал я, — не уж-то любой студент вправе делать доносы? Мы в средневековом замке или где?»

Она уходит, благовоспитанно попридержав дверь, чтоб та не хлопнула. Для меня этот вежливый жест ни что иное как свидетельство неуёмного бахвальства, как и всё прочее в персоне Гермионы.

Я остаюсь сидеть за столом. Её юбка, исчезая в проёме, последний раз колыхается, напоминая о чём-то... Образ, навеянный беседой со Снейком: «честолюбивая троечница, готовая на крайние меры»; «строгие родители, требующие от дочери полной самоотверженности в учёбе...». То, что по всем понятиям лежит вне плоскости отношений учителя и ученика, по словам Снейка, нашло свою нишу. («Весьма и весьма органичную! — ухмылялся Снейк. — Да, она по-прежнему считается маргинальной, но, знаешь ли... то там, то здесь... гы-гы... всякое...»)

Я думаю об ученицах Слизерин. О времена, о нравы. Печальная тенденция, что тут скажешь. По меркам здешнего мира, конечно.Вот так это и было: в первый же день обнаруживаю на подоконнике письмо. В нём Гермиона обвиняет систему в коррупции, а лично меня — в «недосмотре» и «попустительстве». Насчёт письма она не пошутила и отправила заранее. Снейк пообещал замять это дело, благо, у него есть знакомые в наблюдательной комиссии.

«ВОТ МРАЗЬ!» — кричал он, и я не мог не согласиться. Не успел я как следует освоиться на новом месте, а мне уже угрожает какая-то сопливая малявка. С ней нужно что-то делать. Но что?

Я сидел в своей башне и размышлял. Хладнокровно жёг дрова в камине. Любовался видом из окна. 

---

---

Вернуться назад