Любовь — не пирог

зато господин Декуэрво — обыкновенно тихий, задумчивый и серьезный, — танцуя с мамой, совершенно преображался. Он словно летал: счастливый, одухотворенный, то наступал на маму, то кружил ее и вокруг нее, откликаясь на каждый ее шаг, каждый жест. Они улыбались всем нам поочередно и снова обращали друг к другу враз посерьезневшие, страстные взгляды.

— Потанцуй еще с папой, — говорила сестра. Говорила за нас всех, оставшихся за бортом. Мама посылала Лиззи воздушный поцелуй:

— Хорошо, любимая, сейчас. — Повернувшись к обоим мужчинам, она со смехом объявляла: — Что ж, намек прозвучал громкий и недвусмысленный. Давай прервемся, Гаучо. Пора уложить этих обезьянок спать. Все, девочки, по койкам. Уже поздно. И трое взрослых препровождали троих детей сначала на кухню пить молоко, потом в ванную — умываться, чистить зубы и мазать лосьоном обгоревшие плечи — и, наконец, в нашу просторную спальню. Спали мы, к великому изумлению Гизелы, в трусиках и футболках.

— Без пижам? — не поверила она в первый вечер. Я самодовольно фыркнула:

— Здесь это ни к чему.

Взрослые целовали нас и выходили, а мы лежали и слушали щелканье орехов и приглушенный разговор за картами: взрослые играли в джин или покер и слушали Дайну Вашингтон и Одетту. Однажды я проснулась примерно в полночь и отправилась через гостиную на кухню: попить и проверить, не осталось ли на блюде пирожков с клубникой. И вдруг увидела маму и господина Декуэрво. Они обнимались. Я была удивлена и озадачена. Фильмов я к тому времени насмотрелась множество и понимала: если кто-то кого-то обнимает так крепко, они должны и целоваться. Наверняка. На знакомые мне мамско-папские объятия это не походило ничуть. Отчасти потому, что папа был на двадцать сантиметров выше и килограммов на сорок-пятьдесят тяжелее мамы. Поэтому обнимались они совсем не как в кино: крошечная, хрупкая черно-белая женщина терялась в лапах громадного розово-оранжевого мужчины и смотрела на него снизу вверх, как на великана. Зато рядом с господином Декуэрво мама стояла, как сестра с братом, щека к щеке, оба стройные, широкоплечие, с длинными босыми загорелыми ногами. Мамины руки были под футболкой господина Декуэрво. Наверно, она почувствовала мой взгляд. Медленно открыла глаза.

— Дорогая, ты нас испугала. Мы с господином Декуэрво как раз говорили друг другу «спокойной ночи». Ну, сходи в туалет, а я подоткну тебе одеяло, хочешь?

Она не заискивала, нет, просто поясняла, что я для нее важнее господина Декуэрво. Они отстранились друг от друга так быстро и незаметно, что я тут же забыла, как они выглядели, стоя вместе. Я кивнула маме; только что виденное уже начало превращаться в моем сознании в обычное «спокойной ночи», ведь мама всех близких друзей обнимает и целует на прощанье. Когда я вернулась из ванной, господин Декуэрво исчез, а мама поджидала меня, глядя на луну. Она проводила меня в спальню, уложила и поцеловала: сначала в лоб, потом в губы.

— Спи, глупышкин. До утра.

— А сделаешь утром оладьи с черникой? Мне показалось,