Любовь — не пирог

Холидей и под звуки ее бархатного голоса принялись пить и горевать всерьез. Мы с Лиззи пошли на кухню и решили съесть все сладости, которые натащили гости: домашние пирожки, струдель, орешки, сладкий картофельный пирог и шоколадный торт миссис Эллис с начинкой из шоколадного суфле. Мы поставили две тарелки, налили две кружки молока и приступили.

— Знаешь, — проговорила Лиззи с набитым ртом, — когда я приезжала домой в апреле, он звонил каждый день. — Она мотнула головой в сторону гостиной.

Было непонятно, одобряет она или осуждает. Я своего мнения на этот счет тоже не имела.

— Она называла его Боливар.

— Что? Она же всегда называла его Гаучо! И мы поэтому не называли его никак.

— Знаю. Но весной она называла его Боливар. Эл, она говорила с ним каждый божий день и называла его Боливар...

По лицу Лиззи бежали слезы. Как же нам не хватало сейчас мамы: она бы погладила ее мягкие, пушистые волосы, она бы не позволила ей сидеть и захлебываться слезами. Я потянулась через стол, взяла Лиззи за руку. В другой руке я по-прежнему держала вилку. Мне вдруг показалось, что мама смотрит на меня — с улыбкой и легким прищуром. Она всегда так смотрела, когда я упрямилась и не желала что-нибудь делать. Я отложила вилку, обошла стол и обняла Лиззи. Сестра прильнула ко мне, точно обессилев, точно в ее теле не осталось ни единой кости.

— После третьего звонка я спросила ее прямо, — произнесла Лиззи, уткнувшись мне в плечо.

— Что она сказала? — Я чуть отстранила Лиззи, чтобы услышать ответ.

— Она сказала: «Ну конечно, он всегда звонит в полдень. Он знает, что в это время у меня больше сил». А я объяснила, что спрашиваю не об этом: я не знала, что они так близки.

— Прямо так и бухнула?

— Да. А она сказала: «Дорогая, никто не любит меня так, как Боливар». Тут я вовсе не нашлась, просто сидела и думала: хочу ли я вообще про это слушать? Потом она заснула.

— Ну и что ты думаешь?

— Не знаю. Я собиралась спросить ее снова...

— Ну, Лиззи, ты даешь! — не выдержала я. Она действительно потрясающая, моя сестра. Тихоня, но умеет встревать в такие ситуации и разговоры, в которых я себя просто не представляю.

— Мне даже спрашивать не пришлось, потому что она сама завела разговор на следующий день, сразу после его звонка. Положила трубку — такая изможденная, вся потная от усилия. Но улыбалась. Она посмотрела на карликовые яблони в саду и произнесла: «Когда я познакомилась с Боливаром, яблони были в цвету, он же хотел поставить в саду, как раз на их месте, большую скульптуру и предложил попросту выкорчевать деревья. Я заметила, что соревноваться с природой по меньшей мере самонадеянно. Тогда он предложил пересадить яблони. Я в конце концов согласилась, а он спросил: «Неужели самонадеянность это так плохо?» Когда он познакомился с папой, они выпили виски и сели