Пахомовка. Часть 4: Майор против Хищника. Конец

Вот мне интересно, какой идиот придумал, что скотч с лица надо сдирать одним резким рывком?

Я подвываю и тихо матерюсь, размазывая ладонью капельки крови — кто бы мог подумать, что на женском лице столько мельчайших волосков, вырванных сейчас с корнем. Губы и кожа вокруг рта горят огнём после этой незапланированной эпиляции. Пошатываясь, я подхожу к машине, заглядываю в зеркало — мат-терь божья... Всё-таки забавные мы, бабы, существа — в паре шагов мужик оглушённый валяется, в промежности мокро и липко, о растерзанной одежде вообще говорить не приходится, но первая потребность — доковылять до ближайшей отражающей поверхности. Впрочем, пожалуй, это как раз следует расценивать как признак того, что в целом я в порядке, во всяком случае морально — физически дела обстоят похуже, руки ходят ходуном, меня колотит крупной дрожью, набегающей волнами, настолько сильной, что я раз за разом передёргиваюсь всем телом. Не знаю, дело в нервном напряжении или я так сильно замёрзла, но в любом случае мне бы сейчас очень не помешала пара глотков чего-нибудь с градусами — да где ж его взять? Можно бы поискать по мастерской, но это потом. Сначала — Хищник.

На то, чтобы как следует скрутить за спиной его запястья, а потом и локти, уходит весь остаток скотча — я б и ещё столько же намотала, потому что бугры мышц на руках парня выглядят более чем серьёзно, я помню, как легко, почти не напрягаясь, он держал меня на весу, когда насиловал. Ноги приходится связать уже верёвкой, предварительно стянув кроссовки, комбинезон и трусы — ленты я больше не нашла. С минуту уходит на то, чтобы разобраться с талью и подцепить крюком скотч на запястьях — а потом в голове вдруг с пугающей достоверностью рисуется, как крюк рвёт липкую ленту и эти ручищи оказываются свободными. Хватаю верёвку и наматываю её поверх скотча в несколько тугих мотков, завязав на тройной узел и только потом, удовлетворённая результатом, цепляю крюк, просовывая для надёжности между витками верёвки — с натугой, так, что пришлось бы сильно постараться, чтобы с этого крючка соскочить.

Поднять эту гору мяса не так и просто — руки вывернуты уже до предела, а корпус едва приподнялся над полом. Зато это приводит парня в сознание. Я морщусь от его крика — голова моя всё ещё дико болит, наверно, надо было оставить кусок липкой ленты, чтобы заклеить рот, но я об этом как-то не подумала — соображаю я сейчас не очень хорошо, примерно как после многодневной пьянки.

— Какого... Сука-а!

— Завали хайло, — прохрипев эти слова, я захожусь в приступе кашля, и какое-то время в помещении царит адская какофония, состоящая из мата, потрескивания механизма тали и моих попыток прочистить горло. Вид Хищника, бьющегося на крюке, как здоровенный толстолобик, доставляет мне острейшее удовольствие даже несмотря на застилающие глаза слёзы. Ему приходится подтянуть ноги под себя, чтобы встать, я поднимаю его всё выше, так что в конце концов он оказывается стоящим на мысочках, наклонившись