Пахомовка. Часть 4: Майор против Хищника. Конец

и я заталкиваю туда испачканные моим соком и его спермой трусики, закрепляю этот импровизированный кляп колготками, обмотав их вокруг головы и затянув на бритом затылке узлом. Я понимаю, что не пощёчины заставили парня подчиниться, они лишь физическое подтверждение моей власти над ним — власти, которую даёт мне принадлежность к органам. Я прекрасно знаю, как к нам относятся — часто с неприязнью, иногда даже с брезгливостью, но страха точно больше, и при виде человека в форме практически у каждого возникает разной степени выраженности подсознательное чувство вины и желание поджать хвост. Узаконенная опричнина, со сменой «ми-» на «по-» мало что изменилось — и касается это всей системы правосудия. Скорее всего, Хищник уже записал себя в покойники.

Как и я себя — не так давно.

— Как оно, в шкуре жертвы, а? — я таки не сдержалась, заговорила.

Не собираюсь я его убивать. Не потому, что жалко, просто... Хватило мне Василисы. По самую макушку хватило тех долгих месяцев, когда я вздрагивала от каждого звонка и просыпалась по ночам с бешено колотящимся сердцем. Не отмоешься от такого — если есть хоть крохи совести. Была бы верующей, было бы проще, церковь там, свечки... Только не моё это. Вон пусть Хищник молится.

— Молись, сучонок, — ему о моём решении знать не обязательно, если и впрямь считает себя кандидатом в покойники — разубеждать не буду. Пусть попотеет.

А вот мне становится легко, потому что теперь я совершенно точно знаю, чего хочу. И пальцы не дрожат, когда я ловкими движениями вспарываю ножом пайту парня, оголяя его крепкий татуированный торс с напряжёнными до каменной твёрдости мышцами. Он вздрагивает всем телом, как-то по-лошадиному, что ли, когда лезвие касается кожи — в основном случайно, хотя пару раз я совершенно осознанно оставляю длинные тонкие порезы. Неглубокие — пока. Начать я хочу не с ножа.

Вот оно, подходящее орудие экзекуции — увесистый бензошланг из толстой резины в нитяной оплётке. Он рассекает воздух даже не со свистом — с тихим гулом, держать его в руке не так удобно, как плеть, но после десятка ударов я приноравливаюсь. Шланг лупит по голому телу смачно, но следов почти не оставляет — кожа у Хищника плотная. Первые полтора-два десятка ударов он сносит молча. Потом запас прочности, видимо, иссякает, и сквозь кляп прорываются звуки, навевающие отчётливую ассоциацию со скотным двором.

Хлясть!

— М-м-мва-а-а!

Хляс-сть!

— М-м-муа-а-а!

Хлясть!

Наверное, со стороны мы выглядим дико — связанный парень и я, в блузке и жакете нараспашку, с голым задом и подпрыгивающей при каждом ударе грудью. Это невообразимо далеко от эстетики БДСМ, какой её представляют на фото, здесь нет глянца, нет позы — только запах пота и крови, спермы и смазки — женской и автомобильной, а ещё мои приступы кашля и стоны Хищника, и сочные шлепки бензошланга по покрытой потом коже...

Боже, это прекрасно!

Это, чёрт возьми, по-настоящему, не так, как тогда с Алисой в кабинете Ужратого, сейчас в моих руках настоящая боль и настоящая власть — над телом, над жизнью, — потому что