убегая пощёчины, и заныла:
— Не давала я... вы же сами меня заставили все это придумать!
— Хватит врать! Ух, как ты должна постараться, чтоб я прямо сейчас в полицию не позвонил!
— Павел Павлович, миленький, — Сисястик опять ревела и ползла ко мне на коленях; она бы руки заламывала, да руки по-прежнему были скованы за спиной. — Делайте, что хотите! Не надо меня пугать!
Она вдруг ткнулась лицом мне в ширинку и поцеловала там, потом подняла преданные заплаканные глазоньки. Я взял её снизу за лицо и потянул к своему лицу. Она послушно подалась. Наши лица приближались. Она все так же смотрела мне в глаза умоляющим взглядом. Когда остались считанные сантиметры, Сисястик приоткрыла губы и потянула их для поцелуя. Я остановил её лицо и прошептал:
— Кто тебе разрешал поднимать на меня глаза, шалава?
И собрав на язык заранее подготовленную слюну, смачно плюнул девушке в лицо. Несколько секунд с любовью разглядывал её изумленное красивое лицо с расползшейся по щеке кляксой слюны. Слюна струйкой стекала к уголку её губ и пробиралась в ротик. На ресницах сверкал бисер капелек. Насладившись, брезгливо зашипел:
— Ты что себе позволяешь? Как ты смеешь показывать мне свою захарканную рожу?! Быстро утрись! — и и пятернёй в лицо швырнул Сисястика от себя.
Девушка упала на спину, шустро перевернулась и, всхлипывая, начала тереться лицом о свой же, валявшийся на полу, пиджак. Руки её оставались скованы за спиной, зад призывно оттопырен. Я с наслаждением поднялся и взялся за стек:
— А я пока начну наказание.
И хлестнул её по вкусной, круглой жопке. Много сильнее, чем в первый раз, следы от которого уже успели сойти.
— Думала, я не услышал, как ты в своем рассказе один раз сиськи грудями назвала?
И вновь шлёпнул её, придержав лопаточку на вздрагивающей полужопице. И ещё раз.
— Думала, я забыл, что запрещал тебе глаза на меня поднимать?
И обрушил на круглую жопу целый шквал ударов, с оттяжечкой, оставлявших багровеющие кровоподтеки. С особенным удовольствием прицельно лупил по набухшей пиздёшке. Сисястик тонко выла, уткнувшись в пиджак.
— Поворачивайся на спину, преступница! — орал я, продолжая осыпать ударами её спину, жопку, нежные бёдра. — Сиськами нагрешила, пусть сиськи и отвечают!
Она мигом перекатилась на спину.
— Руки выправи, — тяжело дыша, велел я. — Сиськи поднимешь и держать будешь.
Задрав ноги выше головы, она ловко вывернула руки из-за спины вперёд, послушно взяла ими свои огромные круглые груди подняла их, нежныё, с огромными беззащитными ореолами, навстречу стеку. Темно-коричневая ткань натянулась так, что на высоте куполов стала белой. Сквозь неё были отчетливо видны и сосудистая сеть под тонкой нежной кожей груди, и пупырышки по окружности розовых ореолов. Судорожно сглатывая, будто и не мял только что собственными руками эти волшебные титьки, не крутил эти торчащие соски, я наклонился и осторожно, любовно похлопал лопаточкой стека сначала один сосочек, потом другой. Шлёпнул посильнее, придавив лопаточку, пока не сошла желеподобная дрожь, шлёпнул ещё раз, распаляясь, легонько пощёлкал взад-вперёд