Я всецело в твоей власти, моя Госпожа, и пути назад нет. Я твоё домашнее животное, у меня больше нет собственных желаний, лишь жажда служить тебе. Я мечтал о побоях и унижениях. Чтож, мои мечты осуществились, пускай и в таком неожиданном ключе, однако пенять ровным счетом не на кого. От пут этого рабства я не смог бы избавиться даже если бы захотел. Да и захотел бы? Вот в чём теперь главный вопрос. Боль, которую причиняет мне Эрика была иногда просто невыносимой, но возможность лишиться её истязаний и вновь предаваться блеклым после реальности воображаемым унижениям была для меня еще страшнее. Так что у неё в руках столько поводков, что сорваться с крючка у меня уже не выйдет. Слишком уж много во мне порочности, которой она с легкостью может воспользоваться.
Вот он момент истины. Надо мной узор ЕЁ подошвы. У меня был выбор: остаться таким, каким был, жалким ничтожеством, дрочащим в женском белье и мечтающим чтобы его, как нашкодившую школьницу, отшлёпала учительница или отбросив все сомнения броситься в бездну наслаждений реального служения под каблуком у суровой Хозяйки. Как думаете, что я выбрал? Вот и я не сомневался!
Я приподнял голову и запечатлел поцелуем подошву лакированной туфельки и не отрывался, пока не вылизал её всю, а затем с усилием набрав в придавленную Эрикой грудь побольше воздуха проговорил, умаслив свои слова всем возможным почтением, на которое оказался способен:
— Я согласен... Госпожа.