Посланница Храма

стоять совершенно голой перед, даже не перед человеком, позволяя ей рассматривать всю себя с головы до ног! Незнакомка не упускала мельчайшей детали ее падения: вздыбившиеся твердые, словно металлические, соски, которыми можно было проткнуть легионерские доспехи, мокрое истекающие соком влагалище, дрожь в коленях и отведенные за спину руки. Удовлетворенная осмотром эльфийка протянула тонкие руки и нежными пальчиками схватила королеву за соски. Элеонора от неожиданности вскрикнула, но осталась без движения. Гостья стала нежно теребить и пощипывать соски, зажав их между большими и указательными пальцами.

Затем мучительница усилила давление пальцев на соски и стала делать круговые движения кистями рук, оттягивая на себя большие груди женщины. Приятная смесь боли и удовольствия разлилась по телу Элеоноры, ее глаза закатились — она не могла уже сопротивляться этим эротическим мукам и такому изощренному, и от того еще более сладкому для нее, унижению. Королева изогнулась дугой, чтобы наиболее полно отдать свои груди на растерзание эльфийке, колени она подогнула и развела широко в стороны, призывая помучить и нижнюю часть своего тела. Закусив от блаженства губу белыми зубками так, что потекла струйка крови, Элеонора простонала:

— Пожалуйста, возьмите меня... ах! Делайте со мной все, что захотите+ ох! Мм! Я буду делать все, что вы мне скажите, только умоляю, возьмите меня!

— Еще не сейчас, Элли. Неужели ты так похотлива, что готова отдаться первой встречной эльфийке? — нежным голосом прошептала посланница храма и рассмеялась. — Я думала, что ты гордая королева-воительница, а ты, оказывается, просто самка. Да, именно самка, даже не шлюха, а самая настоящая человеческая самка, похотливое животное благородных кровей.

Никто и никогда не говорил таких слов Элеоноре де Бове, урожденной правительнице Мерлэнда. Они пронзали ее душу острыми иглами унижения, но, тем не менее, ей это было приятно.

Нежные серебристые колокольчики эльфийского голоса продолжали поливать королеву разными ругательствами, доводя последнюю до исступления, когда ее мучительница вдруг отняла одну руку от истерзанной груди женщины и стала сильно шлепать по королевской промежности, попадая то по набухшему бутону, размером с крупную горошину, то по мокрым половым губкам Элеоноры. Эффект был незамедлительным — с громким животным криком королева начала кончать. Ее стоны мог услышать весь замок, если бы не хорошая звукоизоляция помещения да шум продолжающегося пира в соседнем зале. Не находя выхода из каменных стен комнаты, королевский крик устремился на свободу через открытую террасу, огласив собой близлежащие земли радиусом в милю вокруг. Чайка, пролетавшая в полу миле от берега, с испугу выронила законную добычу, и здоровенная рыбина с громким плеском исчезла в темных волнах Мерлэндского залива. Раздосадованная птица укоризненно посмотрела в сторону замка, откуда ветер продолжал доносить нечеловеческие крики, и что-то проворчала себе под клюв.

Между тем чудовищной силы оргазмы продолжали сотрясать королевское тело. Сколько их было, она не смогла сосчитать, но явно больше трех, а может трех десятков. Но, несмотря ни на что, сильнейшее за всю прожитую Элеонорой жизнь возбуждение почти не проходило.