ящика, в точности подражая движениям ползучей твари, и уползла к мотку канатов, на котором свернулась колечком и замерла. Рабыня, не в силах смотреть на эту несчастную рабыню, отвернулась, уставившись на волны.
— Кто еще есть в этом зверинце? — думала Дана, глотая слезы, — Кого еще изуродовала эта сумасшедшая ради своей прихоти?
На палубу вновь вынесли кресло, в которое тут же плюхнулась госпожа. Рядом с ней села девушка в костюме черной пантеры, а с другого бока уселась «собака». Обе эти «зверушки» преданно смотрели на свою повелительницу и благодетельницу, громко урча, когда та гладила их по головам. «Пантера» даже выгибала спину от удовольствия.
Смотреть на эту идиллию было страшно. Девушка поняла, что и она скоро потеряет человеческий облик и превратится в такое вот животное, созданное, чтобы служить потехой этой сумасбродной и жестокой женщине.
Корабль останавливался в небольших портах, где госпожа устраивала представления с участием своих «дрессированных» животных. Сама она выходила на сцену в ярком красном костюме и высоких сапогах, держа в руке длинный плетеный хлыст, которым нещадно полосовала своих питомцев, если те недостаточно быстро и точно выполняли её команды.
После представления любой из желающих мог поближе рассмотреть зверинец и погладить любого зверька, как выражалась госпожа. Естественно, за это удовольствие она брала плату. От любителей таких развлечений не было отбоя, и деньги рекой текли в кошель дамы, что совсем не сказывалось на пище, которой кормили девушек.
В одном из портов перед представлением с девушкой, изображавшей ящерицу, случился припадок. Сидя в своей клетке, она дергалась всем телом, из носа шла кровь, рот был забит белой пеной. Кто-то из зевак решил пошутить, предложив вызвать ветеринара. Зрители, стоявшие рядом, залились дружным хохотом, отпуская в адрес бесившейся от бессилия и злобы госпожи.
Девушку утащили на корабль, а вечером, когда представление закончилось, Дана узнала, что «ящерица» испустила дух, и Джон уже зашил её в мешок, чтобы выкинуть за борт, когда они выйдут из акватории порта в открытое море.
— Отмучалась ящерка, — грустно сказала Гизелла, подставляя Дане вечернюю порцию похлебки, — Все мы скоро на дне окажемся. Кто раньше, кто позже. И меня эта гадина убьет, когда случай представится. Ешь, животинка.
Дрессировщица потрепала «обезьянку» по стриженой голове и ушла.
Следующие три дня Гизелла не появлялась на палубе, и «животные» сидели голодными. А на четвертый день один из матросов сказал, что дрессировщица вскрыла себе вены и умерла, лежа в кровати. Госпожа была в ярости и хлестала плетью направо и налево. Досталось всем, даже Джону. Но корабль шел своим курсом, и казалось, ничто не может изменить ставший привычным жизненный уклад.