День рожденья

покачивалась, глядя на свою лысину, покрытую снежным глянцем.

Ее голова, лишенная густой гривы, была совершенно неузнаваема. Юля превратилась в тоненького мальчишку с огромными жалостливыми глазами; нежное ее личико стало каким-то особенно хрупким и беззащитным — идеально правильный контур лысого черепа подчеркнул его красоту с новой, непривычной силой, и это было так странно и возбудительно, что из глаз Юли вдруг градом хлынули слезы, а бедра затанцевали развратный танец. Мысли о том, что она уже ЛЫСАЯ, рвали ей тело и душу; они были настолько невыносимы, что Юля ревела навзрыд, а по ее ноге текла струйка щекотного сока.

Выбрив ее, существо насухо вытерло полотенцем розовый череп — и снова нырнуло к Юлиной щели, оставив Юлю любоваться своей лысиной и задыхаться от прикосновений влажного языка к клитору и стенкам влагалища. Оргазм, новый, непривычный и горький, как полынь, уже щекотался в ней... но существо вдруг встало и вышло прочь.

Бедная Юля, выбритая, распятая и возбужденная до бешенства, корчилась в воздухе, глядя на себя в зеркало, — но существо вдруг вернулось. В руках у него был поднос с какими-то банками, кисточками и валиками. Банки были заляпаны серебряными и черными брызгами, и в груди у Юли вдруг похолодело так, что Юля изогнулась дугой.

Открыв одну из банок, существо макнуло туда кисточку — и провело по ноге дрожащей Юли влажную леденящую полосу, затем — еще одну, и еще, и еще... Нога стала неживой и серебряной, как у статуи. Юля не дышала, глядя, как ее кожа покрывается непроницаемым глянцем, — а кисточка красила ей ступню, пальчики, промежутки между пальчиков, подошву и пятку, не оставив ни единого чистого клочка, и затем перебралась выше, выкрасив все до самой щели.

Потом пришла очередь и другой ноги, и бедер, и раковинки, которую существо красило долго и мучительно, вынуждая Юлю насаживаться на кисточку, как на член. Вскоре все Юлино тело было серебряным, и из зеркала на Юлю смотрела голая металлическая кукла с розовой лысой головой. Краска обволакивала и холодила тело, и Юля сходила с ума от того, что она голая, выкрашенная и лысая, и сейчас будет самое ужасное...

Самое ужасное началось, когда кисточка поползла по ее лицу, бесцеремонно закрашивая губы и ноздри. Скотч был содран, и Юлин стон наконец вырвался наружу. Странно: еще полчаса назад Юля думала, что она скажет, когда ей разлепят рот — но сейчас в ее голове не было ни единой мысли, кроме «ааа... «Вскоре кисточка доползла до глаз, и Юле пришлось закрыть их, отдав веки на поругание; краска залепила ресницы, и Юля никак не могла проморгаться, — а кисточка тем временем холодила ей уши, забираясь в самую их глубину, и затем заскользила по лысине. Это было убийственно: кожа на голове, непривычно оголенная и чувствительная, отдавала новыми леденящими волнами прямо в пах. Юля закатила глаза...

Она была выкрашена с ног до головы. Насильно, как какая-нибудь кукла или железяка. Она и была куклой-железякой: в фигуре, которая корчилась