День рожденья

в зеркале, не было ничего человеческого, как не было и ничего похожего на Юлю, привычную себе. Это было страшно — и волнительно до одури. Юля пожирала глазами свое отражение, а ее мучитель тем временем взял другую банку.

Он занес над Юлей кисточку — и Юля ахнула: на ее черепе расплылось глянцево-черное пятно. Тягучая струя потекла по лысине и по лицу, залепив веко, и застыла щекотной мушкой на щеке. Черная кисть трогала Юлин череп снова, снова и снова — и новые струи стекали вниз, превратив Юлино лицо и голову в железный котел, залитый смолой...

Это было невыносимо. Обезумевшая Юля чувствовала, как краска, обтекавшая ее со всех сторон, проникает внутрь, скапливается приторной липкостью в паху, и там образуется щекотная лужица; она тает, тает и растекается по ее нутру, как краска по коже, неудержимо вскипая и залепляя сладостью все поры...

Оргазм скрутил ее и выплеснулся наружу, оглушив Юлю. Тело, обожженное пыткой, взбунтовалось и излилось потоком женского сока, смешанного с краской; Юля металась на веревках, выламывая руки, и вопила от адской сладости в потрохах, которая чем дальше, тем больше нарастала, ширилась и вскипала бешеными спазмами, будто Юлину утробу щекотали тонким перышком.

Резиновый мучитель продолжал красить ее, не реагируя на корчи выгнутого тела и на щель,...которая выпятилась вперед и умоляла, требовала, чтобы ее намяли, натискали и намучили досыта. Горящий клитор так и не получил желаемых ласк, и поэтому оргазм вышел истомно-долгим и тягучим, как слой краски, которой была густо обмазана голая Юля. Вскоре были откупорены другие банки, и краска полилась на Юлю прямо из них — на лысину, на лицо, на плечи и на груди, которые превратились в смоляные цистерны. Верхняя часть Юли была залита чернотой, нижняя оставалась металлической с черными подтеками, которые спускались тонкими змейками к коленям.

Юля уже не понимала, кончает она или нет, и выла, выгнувшись в неизбывном спазме ужаса и сладострастия. Вдруг резиновое существо, отложив краску и кисть, подошло вплотную к Юле — и, прежде чем та успела что-то сообразить, в ее распахнутую щель уткнулся и прорвался внутрь жаркий кол, сразу натянувший ее до печенок.

Это было так неожиданно и желанно, что Юля выдохнула хриплое, глухое «ыыы!» — и благодарно выпятилась вперед, чтобы в нее всадились как можно дальше и глубже.

Резиновый насильник держал ее за выкрашенную попу и насаживал на себя, проникая в Юлю так глубоко, что та чувствовала себя бабочкой на булавке. Тут же в ней вздулся новый пузырь блаженства, мучительно-сладкий и тягучий, и Юля поняла обрывками обожженных мыслей, что это-то и есть настоящий оргазм, а до того была лишь репетиция, умастившая ее нутро необходимой смазкой. Это было так нестерпимо хорошо, что Юля хныкала и выворачивалась утробой наружу, неистово отдаваясь своим мягким низом члену, ебущему ее так, что все в ней хлюпало, чмокало и болталось взад-вперед, утонув в женских соках и в краске, как в липкой подливе.

Мучитель, кажется, тоже кончил в нее,