Сколько стоит шанс?

его «партнерах» и «друзьях», это была деятельность на самой границе закона, а, может, уже и с заступом.

— Потому что мы познакомились только вчера вечером, когда я ушла из клуба, — ответила я и зажмурилась.

Почему-то мне казалось, что сейчас... вот прям сейчас... тяжелый папин кулак опустится на мою многострадальную голову. Зато можно не бояться бродячих собак...

— Яра шла одна по темному парку, — вдруг прервал мои скорбные мысли бархатистый голос Шурика, — а у нас там неспокойно по ночам. Я предложил проводить девушку домой, но она выглядела такой печальной, что я подумал...

Я приоткрыла один глаз. Папа смотрел на Шурика с неприкрытым интересом. Егор так и застыл, рассматривая моего дважды спасителя с десертной ложечкой во рту. А мама незаметно, как ей казалось, вытирала катившиеся по щекам слезы передником.

— Александр, — торжественно поднялся папа и взял обалдевшего Шурика за руку, — я хочу чтобы вы знали... — он выдержал театральную паузу. Все замерли в ожидании, а у меня чуть сердце не выскочило через горло. Вдруг папино лицо посерело, брови сдвинулись к переносице. Шурик напрягся. — Если я еще раз увижу вас в радиусе тридцати километров от моей дочери, я с вас шкуру спущу собственными руками.

Мама побледнела и сползла по стене, у которой она стояла последние несколько минут. И завыла. Егор тоже поднялся на ноги и сжал кулаки. Шурик же коротко кивнул и встал из-за стола.

— Благодарю за теплый прием и доходчивое объяснение вашей позиции, — он высвободил руку из папиной ладони, развернулся и вышел в холл. Через пару минут хлопнула входная дверь. Во дворе коротко тявкнула собака.

— Зачем ты так, папа? — со слезами в голосе спросила я.

И тут папа повернулся ко мне лицом. И я невольно отпрянула от стола. Я бы пятилась и дальше, если бы не стена. Я еще никогда не видела его таким злым.

— Потому что через неделю у тебя свадьба, — прошипел папа, — а ты от своего жениха бегаешь ко всяким... — он умолк и, махнув рукой, вышел в холл.

Егор тем временем помогал маме сесть на стул.

— Но он же хороший, Егорка, — смотрела я на брата с мольбой, а он лишь отмахнулся от меня, вливая горячий чай маме в рот маленькими глоточками.

Я с трудом сдержала обиженный вопль и побежала к себе в комнату. И повалилась на кровать, напрочь забыв об одежде и о двери, все еще лежавшей поперек комнаты. И завыла.

Я плакала долго, пожалуй, даже дольше, чем это было нужно. Но мне хотелось плакать, выть, стонать и кричать, потому что это была не простая истерика, как те, что я периодически закатывала родителям, желая получить какую-то новую шмотку. Мне действительно было больно и обидно. Впервые в жизни я познакомилась с человеком, с которым мне легко и приятно, с которым мне не хотелось сразу прыгать в койку, а хотелось просто сидеть на кухне при свете единственной свечки, жевать макароны с сыром и