Берег Робинзонов

поплыву дальше!..

— Ничего!... Я тоже отдохнуть!... Только приплыла!... — крикнула в ответ русалка.

Она сидела на корточках, прикрывая грудь. Евгению Львовичу очень хотелось сказать «не прикрывайся», но он усмехнулся и лег на гальку.

— Ну и погодка... — он показал на волны.

— Да уж!..

— Любишь плавать, когда такие волны?..

— Ага!..

— И я люблю!... Когда волн нет — скучно!... А так — совсем другое дело!..

— И я тоже!..

Приходилось драть горло, потому что подойти ближе было нельзя.

— Ты откуда приплыла?..

— Да так!... Издалека!..

— Хорошо плаваешь?..

— Ничего!..

— Молодец какая!... А я вот тоже... — начал Евгений Львович, но вместо того осекся и кинул камень в волны. — Ну что?..

Он оглянулся. Не смог удержаться.

Она уже не прикрывалась. Поймав его взгляд, вернула руки обратно, но Евгений Львович успел разглядеть тугие шары, обильные, загоревшие, налитые молодой силой, и на них — маленькие комочки, съеженные от воды.

— Ну что, — повторил он, подойдя к воде. — Поплыву обратно...

Как нарочно, в этот момент плюхнула огромная волнища, обрызгав его с ног до головы. Евгений Львович рассмеялся.

— Наверно, надо еще подождать! — крикнула русалка.

Голос у нее был резкий, подростковый, как у полугодовалых щенят. Зеленая совсем, думал Евгений Львович. Тело взрослое, сиськи вон какие, а личико девчачье, и глаза, и голос, и вот это вот все... Говорила она не то что бы с акцентом, а как-то слишком правильно выговаривала все буквы. Наверно, местная, с Кавказа. И породой похожа — чернявая, чуть горбоносенькая, глазастая такая...

— Похоже, усиливается! — он кивнул на море.

— Тогда надо плыть сейчас!..

— Тут камни вдоль всего берега!... Надо далеко отплыть, а то побьет!..

— Я знаю!..

Снова плюхнула волнища, вдвое больше прежней, и Евгений Львович отскочил назад.

— Оу! Прости, ради Бога, не заметил, как ты... тут волны... — шумно извинялся он, хоть и почти не толкнул ее.

— Ничего, — улыбнулась она. Улыбку ее невозможно было выдержать. И еще русалка была синеглазой, он только сейчас это заметил. Смуглой и синеглазой, как песок, и в нем — кусочки неба.

Евгений Львович сглотнул.

— Что делается, — протянул он, махнув рукой на море. — Прямо шторм...

— Да-а...

Она по-прежнему прикрывала грудь (хоть и какой в этом смысл, если голая мохнатка колола ему глаза, мокрая и стыдная до озноба...) От ее наготы и юности хотелось орать, перекрикивая волны, и Евгений Львович орал, хоть она и была рядом:

— Кажется, мы попали!..

— Угу...

— А наверх тут как-то можно выбраться? — он запрокинул голову. Вокруг торчали отвесные скалы. — Чтобы по берегу...

— А как же я...

Она показала на себя, отняв руки от грудей (те колыхнулись, как желе).

— Да-а...

Волны плюхали все злее и злее. То место, где он лежал, уже тонуло в пене.

— Любишь купаться... вот так?

— Ну... иногда люблю. Когда не видят...

— Да-а, — снова сказал Евгений Львович.

Что сказать еще, он не придумал, и поэтому просто сел на гальку.

Русалка уселась рядом, в полуметре или чуть ближе.

— Колючее такое, — пожаловалась она. У нее была невыносимая привычка все время улыбаться. — Не привыкла...

— Принцесса на