часах священного безделья, в которые он привычно окунался сразу по возвращению с занятий. Время просмотра телевизора ограничилось до двух часов в день. Дядя потребовал, чтобы он посещал секцию каратэ, недавно открытую в городке одним заезжим корейцем, больше похожим на капуцина, чем на человека. Уроки по плаванью пришлось бросить. Его успеваемость в лицее строго контролировалась. Раз в две недели дядя объявлялся на пороге директорской с каким-нибудь дорогим сувениром, перебрасывался с хозяином учебного заведения парой любезных фраз, суть которых сводилась к одному: требовать с разгильдяя — племянника самых высоких результатов, не делать никаких поблажек в учебе и дисциплине.
Мать, похоже, была только рада такой активности брата, принимая её за искреннее желание участвовать в воспитании ее ребенка, взяв большую часть забот о нем на свои плечи. Гио же удивляло такое патриархальное поведение родственника, который прежде казался ему образцом дерзости и пиратского свободолюбия. Ни дать ни взять, решил примерить на себя роль папочки.
Похоже, ему этого здорово не хватало в его прежней жизни самца-одиночки!
Гио, конечно, пытался возражать, брыкаться, но, сталкиваясь с опустошенным взглядом матери, тут же умолкал, не желая причинять ей лишнюю боль. Дядя хорошо изучил его характер, подметив малейшие нюансы его чувствительной натуры, склонной к спонтанным проявлениям отчаянья и жалости. Да, у парня был едкий язычок и замашки всеобщего любимчика, но обойти эти препятствия не составило для мужчины особого труда. Он умело нажимал на нужные струны, и скрипка играла по его партитуре.
С его появлением Малик практически перестал бывать в доме друга. Дело было даже не в том, что в затихших со дня похорон хозяина стенах воцарилась вечная скука и гнетущий покой, угодные впавшей в апатию вдове. Малик и сам не мог объяснить себе того тревожного состояния, которое возникало в нем в любой раз, когда он видел А. и слышал его уверенный голос. Он терялся, стоило тому скользнуть по нему оценивающим взглядом или задать каверзный вопрос. Малик не испытывал к нему ни малейшей симпатии. Разумеется, что он признавал, что тот красив, как черт, но его верная душа и требовательное сердце подчиняли себе голос плоти. Малик знал точно: нет на земле такого существа женского или мужского пола, что могло бы поколебать его уверенность в любви к Гио. Надо полагать, такой тип людей всегда являл собой огромную редкость в нашем суетном и падком до соблазнов мире. Что касается А., то ему не было никакого дела до этого юноши. Он понимал, что Гио повезло с приятелем. Своим природным чутьем он распознал в нем надежного человека, ставящего долг выше выгоды. Даже обронил как-то во время ужина, что с таким товарищем племянник не пропадет. В остальном Малик был ему безразличен. Дядя А. не находил его привлекательным, потому как по природе своей изначально был ориентирован на красоту женскую. Верно, что Гио своим гибким телом ласки будил в нем грубую животную страсть, о которой